31 октября
И как год назад — дожить бы до завтра. Встретились глазами — сердце сжалось. Машка говорит, что ребятам грозит армия.
13 ноября
Неужели — в армию? Ничего не понимаю. Растерянный, безвольный. Куда-то его водят, около него всегда люди, и у меня нет никакой возможности подойти, узнать, что происходит. Сердце сжимается, когда вижу его растерянным.
Через Марью передала ему записку:
«Родной мой, не могу не проститься, пусть даже через бумагу. Мне много есть, что сказать тебе, но не теперь. Плохо мне без тебя. Долго я оберегала тебя от этого, но сейчас я хочу, чтобы ты знал это. Я люблю тебя, и мне плохо оттого, что я ничего не знаю про нас с тобой. Буду молиться за тебя».
Ответ Лёни мне:
«Милый мой!
Ни о чем не горюй!
Ты видишь, как у меня все плохо. Многое от этого.
Я о тебе помню. Но сейчас мне тяжело, и я хочу пережить это время один. Иначе мне будет совсем трудно.
Целую тебя».
19 ноября
Почти неделю пребываю в неведении. Чувствую себя оскорбленной: меня от себя отстранили. Понимаю: горе и радость разделяют с женой. Я — не жена. Ну, а если ты любишь и с ума сходишь от незнания, что происходит с твоим любимым, и ты ничем ему не можешь помочь, потому что доступа к нему нет…
(Сознательно выбрасываю стыдный, позорный мой монолог по поводу Лёниной семьи, его подруги, про то, что его «семейный партнер» лепит его по своему подобию… «бойся серости и безликости», про «борщи, котлетки, рюшки», — в общем, ревнивая гадость, которую я никогда себе не позволяла.)
Ответная записка Лёни:
«Милый мой!
Ну что же это такое? Разве это взаимопонимание? Я думал, что ты хоть как-нибудь сообразила из предыдущей записки. Я сознательно хотел удалить тебя на время всех этих испытаний. Ведь, пойми же, нам труднее было бы потом. И вдруг то, что я хотел избавить тебя от сопереживаний по поводу моих неприятностей, оказалось для тебя поводом почувствовать себя оскорбленной. А ведь все совсем наоборот!
Я хотел пощадить тебя, а ты снова бросаешься в крайности. Ты знаешь, что ты для меня значишь! Так не мучь же меня еще больше. Если в тебе осталось хоть что-нибудь настоящего ко мне, будь умницей!.. Заклинаю тебя.
P. S. Люблю тебя, жду тебя, целую нежно-нежно. И давай будем мужественными еще хоть какое-то время. Напиши мне ответ, пусть коротенький, но сегодня же».
20 ноября
Утром отвела зареванного Дениса в детсад. Через час — на «Бедную Лизу»[43] в ВТО. Нехороший месяц. Ползи в свой омут, плесневей.
26 ноября
Записка Лёни:
«Любимый!
Мне горько и тяжело от последнего разговора. Оказывается, мало пытаться быть благородным по отношению к людям, надо еще и соответствовать их представлениям о людях. А мне казалось, что достаточно не быть подлым, а уж дружить или не дружить с кем-то — это дело свободного выбора каждого. Я никогда не думал, что когда-нибудь доживу до дня, когда меня назовут „серостью“. В другой ситуации я бы этому посмеялся, но это процитировала мне ты. Сегодня они назовут меня „серостью“, завтра — „подлецом“; послезавтра — как-нибудь еще. Меня это не огорчило бы. У всякого нормального человека должны быть враги. Но я никогда не думал, что ты можешь искренне разделять подобные убеждения. Ты-то меня знаешь!.. Ты знаешь, что я один. Один. Я ни на кого не давлю и не хороню под собой ничьих индивидуальностей. А еще труднее кому-либо задавить меня самого. Пожалуй, это можешь сделать только ты. Кому-то я нравлюсь, кому-то кажусь уродом, разве я могу угодить всем? Главное, чтобы я соответствовал твоим представлениям о чести.