Магдалина, как обычно, покинула его в Новом городе, а к вечеру ждала за воротами на дороге в Иерихон, чтобы вместе идти в Вифанию. Они отошли довольно далеко от города, тогда Иисус жестом попросил слуг отстать, дабы не стали они свидетелями его разговора с Марией Магдалиной, и как только они исполнили волю Великого Посвященного, он спросил Марию:
— Ты знаешь ли о молве при вход в Иерусалим Мессии?
— Да.
— От кого пошли слухи? Не от тебя ли?
— Нет, — ответила Мария с дрожью в голосе, и глаза ее набухли едва сдерживаемыми слезами. — Нет.
Иисус понял, что жестоко обидел женщину, погладил Марию нежно по пышноволосой ее головке и, как бы извиняясь, высказал свои тревоги:
— О моих истинных намерениях знают немногие. Молву же кто-то не только пустил, но, как мне кажется, кто-то еще и подпитывает ее.
— Мне тоже так видится. Но меня удивляет другое: ты — Великий Посвященный, читающий мысли других, умеющий влиять на души других, отчего не можешь распознать творящегося вокруг тебя?
— Это и мне совершенно непонятно, — признался он со вздохом и вдруг его осенило: «Великие Посвященные! Приставы! Они! Значит, час жертвенной смерти действительно близок!»
Тоскливо стало на душе. Очень тоскливо. Что ни говори, а с жизнью расставаться ему не хотелось.
Мария Магдалина сразу же уловила смену настроения Иисуса и встревожилась:
— Что с тобой?!
— Глупые мысли.
И вновь они хорошо поняли друг друга. Она же настойчиво подстегнула себя:
«Еще проворней нужно действовать. Иметь всюду и уши свои и глаза свои!»
Но о своих думах, надеждах и действиях она не собиралась говорить Иисусу. Пусть до времени идет все так, как шло. Пусть он считает, что она навещает родственников и подруг, живущих в городе. И хотя он может догадаться, что у нее не так уж много домов, где ее визитам рады, но догадываться одно, а знать — совсем иное. Не станет же он, проповедующий свободу духа, свободу мысли, свободу поступков, свободу во всем, допекать ее расспросами или назидать с целью ограничения ее вольности. Ее же совесть чиста. Она любит его, а общается с другими мужчинами только ради него. Ради них двоих. Ради их будущего. Чтобы стать единой плотью.
Вот так и тянулось время, пока не появились ученики. С довольно внушительным отрядом крепкотелых мужей. У многих под плащами на бедрах короткие римские мечи — гладиусы. Ученики, однако, поступили мудро: не вошли со всем этим вооруженным многолюдьем в город, а лишь дали знать Иисусу о своем прибытии и стали ждать его слова, раскинув стан в десятке стадий от Вифании в оливковой роще.