— Вполне может быть. Но толпе тоже нужен урок!
Понтий Пилат поднял руку, останавливая начавшийся спор. Все тут же смолкли, и прокуратор объявил:
— Смерть на кресте! Его самого и возвеличивавших его! — затем спокойней: — Оставайтесь здесь. На литостротон я иду один.
Судилище, или как его называли израильтяне, гаввах, представляло собой вымощенную каменными плитками площадку без кровли с возвышением — бимой, войдя на которую прокуратор обычно объявлял свое решение. Бима эта проклята была народом, ибо отсюда очень часто звучало страшное: в трибунал, что означало неизбежное распятие на кресте.
Вот Понтий Пилат спускается по парадной лестнице. Синедрионцы предполагают, что он подойдет к ним и выслушает их приговор, но прокуратор, даже не удостоив их взглядом, прошагал к судилищу и взошел на биму. Это ничего хорошего не предвещало. С бимы прокуратор еще ни разу не провозглашал оправдательных слов.
А прокуратор громогласно повелевает растерявшимся первосвященникам и синедрионцам:
— Подведите ко мне царя иудейского, царя Израиля!
Подвели. Поставили перед прокуратором. Тот, глядя сверху вниз на Иисуса, спросил с усмешкой:
— Не воздать ли тебе царские почести, галилеянин? Ты же говоришь, что ты — царь Израиля, потомок Давида?
— Потомок Давида — да. А царь Израиля? Это говоришь ты…
Пилат вспыхнул гневом, хлопнул в ладоши и приказал подбежавшему десятнику из личной стражи:
— Воздать царские почести потомку Давида!
Декан призывно махнул рукой, и вся его десятка тут же оказалась рядом. Солдаты склонили головы перед Иисусом, а некоторые даже преклонили колена. Затем, грубо схватив его, поволокли в дальний угол двора, где стояли хмурые, низкорослые строения.
Иисус не сопротивлялся. В мыслях его высветилось: «как овца веден был Он на заклание, и, как агнец перед стригущими его безгласен, так Он не отверзал уст своих…»
С Иисуса сорвали белые одежды, облачили в красную власяницу, предварительно оплевав его, полуголого. Когда же власяница была напялена, принялись пинать, приговаривая со злорадством:
— Принимай почести царские по римскому закону!
Солдатня отводила душу до тех пор, пока не принесли богатые одежды, с плеча самого прокуратора. Это даже для солдат было совершенно неожиданно. Они намеревались вывести Иисуса к народу именно во власянице. Пилат, выходило, определил иначе.
— Ого! — с завистью воскликнул декан. — Самого прокуратора хитон и хламида.
— Возьми это себе, — предложил Иисус вполне миролюбиво. — Мне хорошо и в моих белых.
Тычок под ребра, и Иисус даже ойкнул от неожиданности. Он, когда легионеры перестали истязать его, расслабился, поэтому не готов был принять удар безболезненно. Однако справился с болью сразу же, но больше рта не раскрывал. Как послушный ученик, облачился в то, что ему подали.