Сорок ударов. Не больше. Таково строгое ограничение. Чтобы не забил до смерти приговоренного к распятию истязатель, если вдруг он, разгорячившись, увлечется. Можно эти сорок ударов перетерпеть молча. Можно и нужно. Чтобы не дать повода врагам насладиться его слабостью. Не позволить им насмехаться над ним.
Правда, Иисусу было легче, чем тем двоим несчастным. Его тело не разрывалось в клочья свинцовыми шариками, специально отлитыми с острыми выступами, но и толстая ременная плеть в крепкой руке профессионального истязателя тоже не подарок. Не нежное поглаживание по спине мягкой рукой Магдалины.
— Тридцать пять, тридцать шесть, — считал истязатель с каждым ударом, с оттяжкой, взбугривая все новые и новые синие жгуты на спине, пояснице, ягодицах.
Иисус уже едва терпел, соблазняясь к тому же беспрестанным уже завыванием товарищей по несчастью, совершенно, можно сказать, невинных.
Наконец все! Сорок ударов отпущено сполна. Истязатель, похоже, не очень доволен, что так быстро окончилась его работа. Повелел сердито:
— Одевайся!
Смолкли поочередно и сокамерники. Им тоже велено одеваться. У них одежды обычные для паломников, у Иисуса же — царские. С плеча Понтия Пилата. Так и не вернули те белые одежды, в которые облачили его, как оправданного по суду, синедрионцы. Хитрый прокуратор не пожалел своего наряда, лишь бы Иисус не был в белом.
Величественный вид у Иисуса в дорогом наряде. Статный, осанистый, с гордо поднятой головой, он весьма походил на царя. Или — на Сына Божьего.
Но не перед римлянами он величается: он уже почувствовал, что там, за стенами крепости, собирается народ, кем-то оповещенный о его казни. Значит, предвидели римские сатрапы, что не удастся им безлюдно вывести его, Иисуса, за город, вот и приготовили целую сотню сопровождения.
«Что же, триумфальное шествие последнего пути земного!»
Вывели Иисуса за крепостные ворота, плотно окружив. На улице не слишком людно. А те, что осмелился приблизиться к обиталищу римских легионеров, не осмеливались хоть как-то обнаруживать свое отношение к Иисусу. Но чем дальше от крепости, тем народу прибавлялось. Иисус видел, что многие выбегали из боковых улочек на главную запыхавшимися. У многих женщин на руках были дети.
Но странно, все молчали. Многие лишь склонялись в низких поклонах, когда Иисус приближался к ним.
Молча шли и легионеры. Впереди — плотным строем, справа и слева двухрядной оградой, шествие замыкал тоже плотный строй.
И вдруг:
— Осанна! Сыну Божьему!
Девятым валом покатилась по улице многоголосая восторженная здравица и так же мгновенно утихла, как и вспыхнула. Насторожилась толпа, ожидая реакции легионеров, но те даже ухом не повели, и тогда народ возопил: