Роберт снова и снова тер глаза под очками большим и указательным пальцами. Он не мог не признать, что голос, который он слышал, был голос его отца; а вот в лице все еще не так отчетливо улавливал сходство с прежними образами, запечатлевшимися в его памяти. Он подался вперед и резко встряхнул головой, чтобы отделаться от наваждения, ибо ничем иным и не представлялся ему этот немыслимый случай. И снова стали отчетливо слышны стуканье и звяканье ложек ненасытных едоков. Роберт оперся обеими руками о деревянную столешницу и впился глазами в призрака, выдававшего себя за его отца. Разве и раньше не случалось ему слышать подобные речи? Разве и раньше не являлась ему временами тень отца? И что же, теперь он снова сидит перед ним живой?
— Поешь, — сказал отец, — горячее — это хорошо.
— Но я думал, — прошептал Роберт, — что ты умер.
— Тс-с, — произнес старик, и слабая усмешка тронула его губы, искривленные судорогой, — такое неприятно слышать.
— И все же странно… — начал было Роберт.
— Что — странно? — насторожился отец.
— Что я встретил тебя здесь, — сказал Роберт. — Правда, меня самого не было тогда дома, когда… — он запнулся на мгновение, подыскивая подходящее выражение, — когда это случилось.
— Вот именно, тебя не было тогда дома, — спокойно отвечал старик, — и потому ты не можешь этого знать.
— Но мать писала мне, будто ты совершенно неожиданно… — Роберт в волнении оборвал фразу.
— Ты ведь знаешь мать, — высокомерно усмехнулся старик. — Ей вечно все представлялось в самом мрачном виде. Когда со мной сделался тогда апоплексический удар, — ты, наверное, уже заметил, что у меня рот чуть перекошен, — то она решила, что мне — конец. Но я, чтобы избежать шума и огласки, взял и тихонько перебрался сюда на отдых. И оно, как видишь, не пошло во вред.
— Но почему ты не писал? — удивился Роберт. — Почему ни разу не дал знать о себе?
— Пусть ходят разные слухи и легенды, жизнь состоит из заблуждений. Ты поймешь меня.
Старик снова принялся за завтрак. Роберт смотрел на скопище жующих людей и никак не мог поверить, что все это происходит с ним наяву. Разве тогда на самом деле не представлялось так, что отец умер? Он хорошо помнит, что, когда заезжал ненадолго домой несколько месяцев назад, мать носила черное платье. Правда, ничего необычного в этом для пожилых дам нет. Об отце тогда говорили мало и не без смущения, как об отсутствующем. Хотя кабинет его стоял нетронутым, словно бы он еще мог возвратиться. На двери, ведущий в служебные помещения, где адвокатской практикой теперь занимался Фельбер, еще оставалась прежняя табличка, на которой значилось имя отца. Перебирая в памяти эти и другие подробности, Роберт вспомнил, что ведь мать ни разу не водила его на кладбище.