Тяжело об этом вспоминать… У меня этих воспоминаний прямо сердце не выдерживает. Немцы во время этих боев, наверное, сто раз нас бомбили. Это трудно себе представить, если ты там не был! Вот идет, например, такая передислокация войск. Войска идут, туда-сюда, встречаются, дороги очень узкие. И вдруг летят-летят-летят самолеты немецкие. Остановиться никак, кругом тесно. Если остановишься, то там на месте так и останешься. А немец бомбит то вправо, то влево, вся дорога разбита из-за этого. Так и было. В общем, там всяко приходилось: и через окна лазили, и в подвалах сидели. Даже на заводе каком-то большом за печкой я однажды сидела и пряталась. Там, на этом заводе, кругом все было разбито, и была круглая печь. И там был ящик какой-то. А мне из-за бессонных ночей до того спать захотелось, что я шла и шла, сил не было, и там так за ящик запряталась и уснула. Я была в шинели, у меня было две фляжки: одна — со спиртом, другая — с водой, это все нужно было для раненых. И в это время немец так усиленно начал бомбить, что дышать стало нечем. А я только благодаря тому, что залезла за ящик, спаслась. Потом кругом все вдруг посыпалось. В здании тогда уже не было ни окон, ни дверей. Я поспала немного, потом проснулась и в окно вылезла. Вернее, не вылезла, а со второго этажа выпрыгнула. Вот же дурочка была! Не было никакой еды. И страх все время меня преследовал. Кругом была пыль. Никто не знал, где нахожусь я и где находятся все остальные. Когда опомнилась немного, пошла в подъезд, где все было завалено. Там привалило наших солдат, ну тех, которые при госпитале санитарами были. Их мы вытянули и свезли в госпиталь к себе. Вот такая ужасная там была обстановка.
А мы, медики, все время таскали раненых. Волокуш тогда не было, приходилось на себе их вытаскивать. А у меня была только полевая сумка да две руки, больше ничего. Солдат плачет, кричит. Иной солдат просит: «Сестричка, пить, пить!» У меня, конечно, была фляжка с водой. Но у меня было пять человек таких, которые просили пить. Одному дашь попить, второму, третьему. Нужно было на всех этой воды вытянуть. Вот как тяжело приходилось! Но как-то хватало силы, воли, здоровья. Наверное, это было потому, что я до войны была хорошая спортсменка. Помню, когда училась в институте, была там первая бегунья: за 15 секунд стометровку сдавала, на канате три метра лазила. Другими видами спорта не занималась, а этими — да. В институте говорили: «А кто Харенко? А первая бегунья у нас». Благодаря этому я легко вытаскивала раненых с поля боя. Кстати, под Сталинградом я и сама пострадала. Как дало взрывной волной, так мне ключицу поломало: я не могли ни туда, ни сюда повернуть. Раненые кричат мне: «Доктор, доктор! Помогите!» А доктор, я то есть, и сама руки не может поднять.