Наврал толстощекий портье — отель «Националь» был респектабельней «Новой Европы». И дороже. Цены на номера заставили Фандорина покачать головой.
Зато здесь было уютно и старомодно, без нуворишеского шика, а вышколенная прислуга встретила нового постояльца так, будто ждала его всю жизнь. Плохо лишь, что до Клариной гостиницы было очень уж близко, всего пять или десять минут пешком. Едва Эраст Петрович успел умыться и переодеться в белую полотняную пару, как раздалось громкое «тук-тук-тук». Прислуга столь энергично не стучит.
«Неужто Клара? Ну разумеется. Чертов портье сразу же понесся к ней докладывать о приезде мужа и о том, куда тот отправился».
Растягивая губы в вежливой улыбке, Фандорин открыл дверь — и улыбка из натянутой сделалась обыкновенной, естественной.
— Эраст Петрович! Господин Маса!
На пороге, сверкая всеми зубами, стоял молодой франт. Жилет у него был в золотую искорку, напомаженный кок сверкал и лучился, нафиксатуаренные усики торчали хвостиками. Мсье Симон, кинематографический продюктёр, старался выглядеть так же безупречно, как Фандорин, но немного перебарщивал с элегантностью.
Эраст Петрович пожал старому приятелю руку. Масе гость низко поклонился, а японец важно кивнул — такой у них был ритуал. Потом оба просияли.
— Сенка-кун! Какой старый стар, мородец, — похвалил Маса. — Морсина на рбу.
К тридцатилетнему возрасту «мородец» успел прожить уже несколько очень разных жизней, так что, глядя на него, Фандорин иногда задумывался о бездонных ресурсах метаморфизма, заложенного в человеческую натуру и так мало используемого большинством живущих.
Когда-то человек, которого вся киноиндустрия знала под именем «мсье Симон», был малолетним хитровским уголовником, потом заделался натуральным парижанином и энтузиастом «серебряного экрана», а в последние три года опять пустил корни на российской почве. От всех этих пертурбаций и нехватки формального образования речь Симона представляла собой рагу из русского и французского. Когда не хватало нужного слова или оборота, «продюктёр» без колебаний вставлял галльское мо и нимало тем не смущался.
— Почему ты не на съемке? — спросил Фандорин.
— Пур куа фэр? — пожал плечами Симон. — Я продюктёр, а там распоряжаются режиссер и киносъемщик.
Цепкий взгляд Эраста Петровича отметил, что за неподдельной радостью молодого человека, кажется, скрывается смущение. С чего бы? Симон конфузливостью никогда не отличался.
— Ваш арриве такая неожиданность! — с несколько преувеличенным энтузиазмом воскликнул продюктёр. — Клара меня не предупредила…