С первых слов Мегги почувствовала, что Фенолио снова хорошо справился с задачей. Буквы жили. Она ощущала словно их дыхание на лице. История жила. Она хотела расти дальше, с помощью этих слов. Хотела! Чувствовал ли это Фенолио, когда писал?
Однажды, когда смерть снова насытилась богатой добычей, — начала Мегги, словно продолжая читать хорошо знакомую книгу, которую лишь недавно отложила в сторону, — Фенолио, великий поэт, решил навсегда отказаться от, сочинительства. Он устал от слов и их соблазняющей силы. Ему надоело, что они обманывали его, и смеялись над ним, и молчали тогда, когда должны были говорить. И он позвал другого, помоложе, по имени Орфей — искусного в обращении с буквами, хотя и не достигшего еще такого мастерства, как сам Фенолио, — и решил научить его всему, что умел сам, как это делает в один прекрасный день каждый мастер. Какое-то время Орфей будет вместо него играть со словами, соблазнять и лгать, создавать и разрушать, прогонять и призывать обратно с их помощью. А Фенолио тем временем дождется, когда пройдет усталость, когда любовь к писательству снова пробудится в нем, и тогда отошлет Орфея обратно в тот мир, откуда он его вызвал, чтобы Орфей свежими, нетронутыми словами поддержал жизнь в его истории.
Голос Мегги смолк. Его эхо отдавалось под землей, словно тень произнесенных слов. А когда наконец снова настала тишина, послышались шаги.
Шаги по сырому камню.
Надежда — крылатое существо…
Эмили Диккинсон. Надежда
Орфей исчез прямо на глазах у Элинор. Она стояла в двух шагах от него с бутылкой вина, которую он затребовал, и вдруг он растаял в воздухе, то есть даже не растаял, а просто мгновенно исчез, пропал, словно его никогда и не было, словно он ей только приснился. Бутылка выскользнула у нее из рук, упала на паркет и разлетелась вдребезги между открытых книг, разбросанных Орфеем на полу библиотеки.
Собака завыла так страшно, что Дариус вихрем принесся с кухни. Верзила не загородил ему дорогу. Он тупо смотрел на место, где только что стоял Орфей, дрожащим голосом читая вслух листок, лежавший перед ним на одной из стеклянных витрин Элинор и прижимая к груди «Чернильное сердце», как будто это могло убедить книгу принять его наконец в свои недра. Элинор просто окаменела, поняв, чего он пытается добиться в сотый, да что там — в тысячный раз. «Зато, может быть, вместо Орфея появятся они, — подумала Элинор, — хоть кто-нибудь из них!» Мегги, Реза, Мортимер — эти три имени имели теперь горький вкус, горький, как всякая потеря…
Но вот Орфей исчез, а ни один из троих не появился. Только проклятая собака выла не переставая.