— Грейси, если тебе так уж хочется знать всё до капельки, ты можешь спросить своего отца, почему для вас всё не так, как для других.
«Ох, да, спросить», — подумал Тим.
Как будто папа действительно станет объяснять Грейси, почему они живут на какой-то жуткой ферме в каком-то жутком доме на краю какой-то жуткой деревни, где совершенно нечем заняться в субботу вечером или в воскресенье утром; разве что нюхать коровье дерьмо, слушать, как блеют овцы, или — в том случае, если особенно повезёт, — можно было устроить охоту на деревенских уток, забравшихся в их дурацкий дом, и гнать их через дорогу до самой речки. Деревня Брайанбэрроу стояла на самом конце света, но это как раз и было то, что нужно, при новой жизни их отца. Что же касалось этой жизни… Грейси ничего не понимала. Да ей это и не нужно было. Она должна была думать, что в их доме живут квартиранты, хотя на самом деле квартирант был почему-то только один… «И как ты думаешь, Грейси, — мысленно обратился к сестре Тим, — после того, как ты ложишься спать, он действительно тоже отправляется в постель? И если да, то в чью? И как ты думаешь, что они делают там, за закрытой дверью?»
Тим впился ногтями в ладонь. И вжимал их в собственную кожу до тех пор, пока на ней не появился крошечный красный полумесяц, из которого выступила капля крови. Тим знал, что на его лице ничего не отражается; он это знал, потому что давно уже научился тому, чтобы происходящее в его голове абсолютно никак не проявлялось снаружи. Это умение и постоянные ранки на руках — вот всё, что защищало Тима и помогало ему держаться там, где ему хотелось быть, то есть далеко от прочих людей и далеко от всего вообще. Тим также приложил все усилия, чтобы избавиться от повышенного внимания местных жителей. И теперь учился в специальной школе рядом с Улверстоном, в школе, которая находилась за много-много миль от дома его отца, — что, естественно, причиняло ужасные ежедневные неудобства, — и за много-много миль от дома его матери; и это было как раз то, чего хотелось Тиму, потому что там, под Улверстоном, никто не знал, что случилось в его жизни, а ему только это и было нужно.
Тим молча смотрел на пробегавшие мимо пейзажи. Дорога от Грэндж-овер-Сэндс до отцовской фермы уводила их на север. В уже гаснущем свете они въехали в долину Лит. Здесь ландшафт выглядел как лоскутное одеяло: загоны и пастбища, то желтоватые, то изумрудно-зелёные, и всё это катилось волнами, то вздымаясь, то вновь опадая. Местами виднелись огромные выходы обнажённой породы — то сланец, то известняк, — и под ними серели каменистые осыпи… Между пастбищами и живыми изгородями стояли осиновые рощи, уже пожелтевшие, или небольшие купы дубов и клёнов — золотые и красные. И кое-где вдруг возникали строения, обозначавшие близость ферм: огромные, неуклюжие каменные амбары и домики с фасадами, выложенными сланцем, с трубами, над которыми вился дым.