Он подошел к окну, поближе к ней. Она смотрела, словно зачарованная, как он внезапно вынул руку из кармана и коснулся одной из засохших красных роз. — В этой квартире мне так многое не нравилось, — сказал он. — Обычно мне все равно, где я живу… Ты же знаешь, что у меня нет вкуса, и мне без разницы, если люди хотят поставить мебель в стиле Людовика XVI рядом с мебелью американского стиля. Но эта квартира гораздо хуже, чем просто плохого вкуса… Ирэн и я всегда были беззаботными. Мы всегда оставляли пятна на вещах и отрывали ручки дверей. Тут такого не случалось. Ее несчастье началось с этой квартиры. Даже цветы жили здесь меньше, чем в других местах.
Она наблюдала, как его палец выводил узоры по пыли.
— Что будет с квартирой?
— С квартирой? О, аренда действительна еще месяц. Я позабочусь о том, чтобы ее убирали, когда меня не будет… А потом, это уже не мое дело.
— Да, — сказала Мора, задумчиво глядя на улицу.
Она понимала, что бессильна перед тем, что он возвращается в Нью-Йорк. Над противоположными домами, простираясь до парка, небо сияло майской синевой. Сам день, казалось, был отполирован до блеска, что внушало некий оптимизм, присущий ярким краскам весны. Далекие от этого чувства, они с Джонни стояли здесь, обмениваясь ужасными банальностями.
Она спросила:
— В котором часу ты уезжаешь?
— Самолет вылетает в девять тридцать вечера.
С этими словами он резко отошел от окна:
— Выпьешь кофе?
Мора кивнула.
Джонни показал ей дорогу на кухню. Она следила за его быстрыми и ловкими движениями, которые всегда были характерны для него, когда он имел некую цель. Она налила воду в чайник и ожидала, пока он найдет кофе. Мора понимала, что очень редко за последние месяцы Джонни готовил еду на этой кухне.
Пока они ждали, когда закипит кофе, Мора увидела, что он стал медленно шарить по карманам, что-то вытащил и вручил ей.
— Я купил это в Амстердаме, — сказал Джонни. — Я подумал, что это создано для тебя.
Это был перстень с ярким зеленым нефритом. Надень его, — сказал он.
Мора послушно надела кольцо на палец.
Оправа представляла собой крохотные золотые руки, державшие камень. Нефрит был отполирован и ослепительно блестел.
— Продавец сказал мне, что он сделан примерно четыреста лет тому назад. Внутри было нанесено имя носившей его маленькой принцессы.
Мора сняла его, повернув внутреннюю сторону оправы к свету. На золоте виднелись почти стертые китайские иероглифы. Она снова надела его:
— Джонни, оно мне по сердцу.
— Я так и думал. Я повсюду носил его в кармане. Хотел даже послать его тебе по почте.