– Да, похоже на то.
Коронер пристально взглянул на свидетеля; в это время поднялся с места маленький присяжный:
– Нам говорили, что, когда дверь наутро была взломана, обе племянницы вашего патрона последовали за вами в библиотеку; так ли это было?
– Только одна из них пошла с нами — мисс Элеонора.
– Она и есть, кажется, предполагаемая наследница покойного?
– Нет, наследница — мисс Мэри.
– Я тоже хотел бы задать вопрос мистеру Харвеллу, — проговорил один из присяжных, который до сих пор молчал. — Нам очень подробно описали, как и в каком положении был найден убитый, но ведь ни одно преступление не совершается без определенной цели. Может быть, вы, господин секретарь, знаете, был ли у покойного какой-нибудь тайный враг?
– Этого я не могу вам сказать.
– Он со всеми в доме был в хороших отношениях?
– Не могу сказать с уверенностью, — нерешительно проговорил свидетель. — Весьма вероятно, что бывали недоразумения.
– Между кем?
В комнате воцарилась мертвая тишина; наконец секретарь произнес:
– Между моим патроном и одной из его племянниц.
– Какой именно?
– Мисс Элеонорой.
– Можете ли вы сказать, на какой почве они происходили?
– Нет, не могу.
– Вы ведь вскрывали письма мистера Левенворта?
– Да.
– Не было ли в письмах, полученных за последнее время, каких-нибудь фраз, которые могли бы пролить свет на это темное дело?
На этот вопрос секретарь, казалось, положительно не хотел или не мог ответить: он молчал, замерев, будто окаменел.
– Мистер Харвелл, — обратился к нему коронер, — разве вы не слышали вопроса присяжного?
– Да, конечно, я обдумываю его… Насколько я помню, ни в одном из писем не было ни малейшего намека на то, что произошло здесь вчера вечером.
По-видимому, секретарь лгал: я видел, как пальцы его левой руки судорожно шевелились, потом она вдруг сжалась в кулак, как будто он мгновенно принял какое-то решение.
– Весьма возможно, что вы правы, — заметил коронер, — во всяком случае вся корреспонденция покойного будет еще раз тщательно изучена.
– Это уж как водится, — совершенно спокойно ответил Харвелл.
На этом допрос Харвелла в первый день следствия и закончился. Когда он вернулся на свое место, я сделал из его показаний четыре вывода: Харвелл, по одному ему известной причине, подозревал кого-то, но даже себе не хотел признаться в своих подозрениях; в дело была замешана женщина, как это становилось очевидным из замечания по поводу шороха платья в коридоре; незадолго до убийства хозяин дома получил какое-то письмо, имевшее отношение к этому убийству, и, наконец, каждый раз, когда секретарю приходилось упоминать об Элеоноре Левенворт, голос его заметно дрожал.