Переступив порог редакции, Ковалева тотчас забилась в туалет и достала антиперспирант.
«Ап! И тигры выходят из клетки…» — освежив подмышки, выгнала себя в коридор Лера. Никакой она не укротитель, а несчастное дрессированное животное на тумбе, над ухом которого свистит кнут, а хозяйский голос отдает команды.
Неуверенно потоптавшись перед дверью приемной, Валерия предприняла отчаянную попытку сыграть королеву в трауре и, гордо вскинув голову, открыла дверь в филиал чистилища.
Завидев Ковалеву, Шурочка пришла в крайнее возбуждение и выпрыгнула из своего закутка между кабинетами, преграждая путь жертве:
— Здравствуйте, Валерия Константиновна! Как я рада! Мы все так рады, что вы выздоровели. Как вы себя чувствуете? — Наглые карие глаза с жадным любопытством шарили по лицу Леры, боясь пропустить следы отчаяния, слез и бессонницы: интерес к себе Шурочка поддерживала самым тривиальным способом — сплетнями.
Роль королевы в трауре осталась несыгранной.
Трусливо пряча глаза, Валерия протиснулась мимо секретарши:
— Все в пределах допустимого, Шурочка. — Голос подвел — дал трещину.
— Да-а? — заинтригованная дрогнувшим голосом Ковалевой, протянула Шурочка. — Ну и правильно. Ну и молодец. И не дождутся, правда?
— Шурочка, меня Галина Измаиловна ждет, — предостерегающе подняла ладонь Лера, уговаривая себя не сорваться в истерику и не заорать. И так уже доставила удовольствие мелкой хищнице-падальщице. Сейчас понесет по кабинетам рассказ в лицах о том, как Ковалева убивается по мужу, — Шурочка была поклонницей Пескова, и пародии ей удавались.
— Да-да, конечно. — Величко повернулась рельефным боком и юркнула назад, за стол, с которого исчезало в неизвестном направлении все, кроме глянцевых журналов и лака для ногтей.
Бочарникову Лера обнаружила в углу кабинета — та сидела на диване и шуршала свежим номером «Ведомостей».
— Привет!
— Привет, — пробасила зам и, не отрываясь от газетного разворота, похлопала ладонью по коже сиденья рядом с собой так, будто Лера была комнатной собачкой. — Ну ты как? Решила разводиться?
Подчиняясь унизительному жесту, Ковалева присела:
— Что еще остается?
— Жизнь себе испортишь и козлу своему дорогу к греху расчистишь, у него башню окончательно сорвет, а все эти карамельки только обрадуются. Так что, подруга, подумай сто раз. — Галина с шумом свернула газету.
— И как ты такая умная одна живешь?
— Девочка моя, — бодро произнесла Бочарникова, — кому нужны умные? Ладно, давай к делу. Крутов обратился за помощью.
— Какой такой Крутов? — Лера еще осмысливала фразу о взаимосвязи одиночества и интеллекта, и фамилия Крутов проскочила мимо сознания.