— В литературе, само собой, методик я не нашел, тут вы совершенно правы, — продолжал между тем биолог, — но зато в «Практике» обнаружился совершенно замечательный случай, очень похожий. И описано, как ребята вышли из положения. Я и подумал: а что бы не попробовать повторить их придумку?
— И как? — заинтересовался Сергей. — Повторили? Получилось?
— О-о-о! Еще как получилось! Нашли на рубашке участки, содержащие слюну, вырезали из них кусочки ткани, залили двенадцатипроцентной уксусной кислотой и выдержали сорок восемь часов при комнатной температуре. Потом пробирки — в центрифугу, а из осадков приготовили обычные цитологические препараты.
— Фиксировали? — спросил Сергей. — Красили?
— А то как же! — некрасивое лицо Таскона расплылось в довольной улыбке. — По Романовскому, азур-оэзином. И под микроскоп! А там…
Саблин терпеливо ждал, не желая портить эксперту эффектную концовку.
— Там непереваренные фрагменты растительной клетчатки, крахмальные зерна, элементы желчных кислот, клетки слизистой рта — короче, весь джентльменский набор рвотных масс. Ну, уж групповую и половую принадлежность слюны и клеток слизистой мы как-нибудь и сами одолели. Конечно, и подозреваемый, и потерпевший — мужики, так что половая принадлежность не больно-то помогла, а вот группа выделительства у них, слава богу, разная. Так что никуда этот изувер теперь не денется. А вы сами-то помните тот случай из «Экспертной практики»?
— Конечно.
Он действительно помнил, потому что случай был совсем свежим, из журнала за 2001 год. Правда, речь там шла о мужчине, изнасиловавшем извращенным способом тринадцатилетнюю девочку, которую от страха и отвращения вырвало прямо ему на рубашку.
Сергей не смог сдержать гримасу брезгливого омерзения, которое всегда накатывало на него при упоминании о насильниках и особенно о педофилах. От Таскона не укрылось выражение его лица.
— Согласен, голубчик, полностью согласен, — закивал он головой, приделанной, казалось, прямо к плечам. — Половые преступления — гадость редкостная, это даже наши пращуры признавали. Вот насчет клеветы, оскорблений, побоев и налогов — тут не все просто, а с половыми преступлениями ясно было с давних времен: не прощать!
— Так уж и с давних? — с деланым недоверием задал Сергей провокационный вопрос.
Он приготовился к тому, что Лев Станиславович начнет сейчас рассказывать, и рассказы его будут безумно интересными и познавательными. Саблин не уставал восхищаться тем, как много знает эксперт-биолог об истории судебной медицины и с каким тщанием подходит к сбору и компоновке материалов, которые он неизвестно откуда выкапывал. О чем бы ни зашла речь — о комплектации учебных классов на кафедре судебной медицины Императорского Московского университета в первой половине девятнадцатого века или о судебно-медицинской экспертизе по делу об убийстве, в котором обвинялся композитор Алябьев, автор знаменитого романса «Соловей», — Лев Станиславович мог поделиться своими знаниями, накопленными за долгие годы. И надо честно признать, многое — да что там многое! почти все — было Сергею в диковинку. Например, в полный восторг привела его «Опись инструментов для вскрытия мертвых тел при судебно-медицинских исследованиях», датированная 1835 годом, но особенно — «Опись инструментов для оживления мнимоумерших, как то: утопших, удавившихся, задохшихся и от других случаев умерших». В этой описи Сергей с изумлением нашел «раздувательный мех для наставления клистира из табачного дыма», а также «табак курительный простой 1/4 фунта в жестяной банке», «огниво, кремни, наполненные селитрою», «три кусочка разной величины проволоки для прочищения чубука и клистирных трубок». Особенно же умилили его «два полотенца» и «жестянка для ромашки». Рассказчиком эксперт Таскон был отменным, и, если выпадала свободная минутка, Саблин не упускал возможности прослушать очередной экскурс в историю судебной медицины, которая, к его удивлению, оказалась наукой и практикой куда более «старой», чем он самоуверенно предполагал.