— Что ты нашла, Валерия? — спросил Ашер.
— Завтра мы с тобой идем на еврейское кладбище.
— Не люблю кладбища, — вздохнул Ашер.
— А кто их любит? — удивилась я. — Никогда не понимала экскурсий по Пер-Лашез или Новодевичьему в Москве. Но мы идем с тобой искать голубков, и интуиция мне подсказывает, что найдем мы их именно там.
* * *
Оказалось, что на кладбище попасть не так-то просто. Входной билет в пять синагог плюс кладбище стоил триста крон, что-то около пятнадцати долларов. На наше счастье первая же синагога называлась Майзеловой, так как ее построил финансист и банкир Мордехай Майзель.
Сразу же около входа я прочитала на английском языке следующее жизнеописание Майзеля: «Будучи восемнадцатилетним парнем, Мордехай Майзель участвовал в чешском восстании 1547 г против иноземного короля Фердинанда I. Однажды он оказался в лесу, где услышал стоны умирающего человека, раненого наемниками. Юноша помог ему, перевязал раны, но тот скончался, успев перед смертью назвать Майзелю свое имя и место, где он зарыл клад. Причем условием умирающего было выстроить храм на эти деньги. Майзель выкопал клад, вернулся домой и выстроил в еврейском квартале большую синагогу. Оставшиеся от клада деньги он выгодно вложил в дело и разбогател».
Самое интересное в этой истории то, что звали умирающего незнакомца Шедаяр — именно так было написано по-чешски и по-английски. Имя, как имя, напоминает старинное славянское имя Кудеяр, принадлежавшее былинному разбойнику.
— Как тебе это? — я показала Ашеру табличку с жизнеописанием.
— Класс! — восхитился он.
Ашер, в отличие от туристов со всего мира, гуляющих по синагоге, знал иврит, а на иврите «шед-аяар» — это леший. Не человека повстречал Майзель в лесу.
В витринах синагоги под стеклом лежали старинные еврейские книги. Я стала читать. Не смущала ни затейливая вязь рукописного шрифта, ни старинные обороты речи — было приятно осознавать, что по сравнению с другими туристами, черпавшими информацию из табличек с пояснениями, мне понятно то, что написано в этих книгах, вышито на субботних скатертях и праздничных гобеленах. А какие засаленные уголки у этих книг! Их перелистывали не годы — столетья! По этому поводу мне даже вспомнился диалог из «Шерлокианы»: «— Холмс, почему невозможно найти ни одной средневековой еврейской книги в приличной сохранности? — Элементарно, мой дорогой Ватсон, все эти годы их читали».
Я чувствовала, что я на правильном пути и дрожала, как гончая, выскочившая на охоту. И когда я увидела фотографию надгробия на могиле Майзеля, то вскрикнула: