— Как ни поступлю, все едино скажут, что дурно сделала. Пожалеть Мировича и простить? Другие решат, что можно бунты устраивать, в гвардии, верно, никогда буза не переведется. Накажу примерно, так обвинят в жестокости и самовластье. На что ему тот Иван нужен был? Ведь немощен, умом нездоров, заика, ничего, кроме своих стен, не видевший. Какой из него император? Все это понимают, но все мне глаза колоть будут, что не отдала власть Иванушке-дурачку. Ладно бы русские, для которых юродивый дороже разумного, но ведь и просвещенная Европа не раз помянет.
Она снова высморкалась и продолжила рассуждение. Говорила словно сама с собой, но Орлов внимательно слушал. Перед ним сидела заплаканная императрица, которой думать должно не только о сиюминутной своей выгоде, но и предвидеть на будущее.
— Всюду мздоимство, воровство, казну растащили, не то людей, городов сколько никто не ведает… Начала порядок наводить, так сразу нехороша стала. Какая разница — немка я или русская, ежели Россию люблю и уважаю?
Екатерина выплакалась и выговорилась и словно сбросила разом все сомнения и страхи. Когда слезы, наконец, закончились, слова стали жесткими. Теперь перед Орловым была самовластная императрица, которая осознала, что мягкостью и уговорами ничего не добьешься.
И все-таки она продолжит уговоры и будет выглядеть мягкой, но это будет уже игра. Очень быстро и Россия, и Европа убедятся, что в этих мягких лапках прячутся стальные когти! Одно хорошо — тогда России такие и были нужны, после многих лет перетягивания выгоды на себя хоть кто-то попытался навести порядок. Не все получилось? На то она и Россия, чтобы даже Екатерине Великой не поддаться полностью.
Орлову бы прислушаться внимательней, ведь перед ним словесно разворачивались все проблемы, что встали перед императрицей, но он больше видел любимую и в тот момент выглядевшую беспомощной женщину, которую хотелось приласкать, пожалеть… Да и не лежала у Григория душа к правлению, ему бы в атаку, смелость проявить, как при Цорндорфе, когда трижды раненый поля боя не покинул. А о чиновничьих делах или посольских заморочках думать не хотелось.
Вместе с тем росло внутреннее понимание, насколько она выше и разумней, насколько сильнее характером, насколько образованней. Ответное чувство было двояким. Хотелось дотянуться и себе что-то прочитать, узнать, изучить, чтобы не только Екатерина, но и он сам мог удивить разумностью и умелой организацией, хотелось стать достойным. Этому страшно мешала природная лень Орлова; умный и способный, он был вовсе не приучен к кропотливой учебе или работе, быстро надоедало любое дело, даже порученное императрицей.