* * *
Работа над картиной длилась уже несколько недель. Еще никогда Кирилл не создавал ничего стоящего настолько быстро. Анна приходила в мастерскую каждый вечер, и оба уже настолько привыкли к этому, что почти не таились. Иногда осторожность проскальзывала в поведении то одного, то второго, но они даже начали стесняться этой осторожности. Их нежная дружба стала казаться обоим настолько чистой и возвышенной, что прятать ее было все равно что сознаться в несовершенном преступлении.
Кирилл накладывал краску округлыми мазками, в расчете на то, что Анна сможет посмотреть его работу так, как она привыкла это делать. Своими чуткими пальцами она уже «осмотрела» все картины в его мастерской и порой, как ни странно, очень верно подмечала характер изображения.
Молодые люди были счастливы и наслаждались своим счастьем. Каждый день казался им ценным, каждый миг дорогим.
В один из таких вечеров Анна была необыкновенно грустна, и Кирилл никак не мог собрать воедино неоконченное изображение на холсте и задумчивый сникший оригинал.
— Анна, что с тобой? — Кирилл отложил кисть и подошел к ней. — Я вижу, что ты скрываешь слезы! Что случилось?
— Мне кажется, Кирилл, что скоро нашим встречам настанет конец. Маменька нашла у меня лошадку, и, кажется, теперь кто-то следит за мной. Нельзя долго держать в сокрытие то, что меня не бывает настолько часто.
— Аннушка, милая, но почему ты молчала? Ведь это может навредить тебе! Я сейчас же пойду с визитом к твоему брату и матери. Ты совершенно чиста перед ними, ты не делаешь ничего дурного!
Анна, схватила князя за руку.
— Сейчас уже ночь на дворе, Кирилл! В такое время тебе не стоит говорить с моими родными. Да и потом не стоит. И не надо обелять меня больше, чем нужно, потому что дурное я делаю! И сокрытием этого от семьи, грешу.
— Да что же дурного, Анна? Я не знаю человека безгрешнее!
— Ты помнишь наш разговор, тот первый? — Анна расправила складки платья. — Ты спрашивал у меня, кто я и что мне милее?
— Крестьянский быт или светская жизнь дворянки?
Только сейчас Кирилл заметил, что вместо привычного крестьянского наряда, на ней было надето скромное светское платье.
— Именно это! Я говорила тогда, что любовь определила бы мой выбор. И я была права. — Анна немного помолчала и очень тихо добавила: — Ивану не понравилось бы, что я не вижу себя больше крестьянкой.
Кирилл онемел от столь необычного признания в любви. Сердце его затрепетало, а руки задрожали. Он не находил, что ответить, и боялся вспугнуть ее откровенность.
— Вчера мы говорили с маменькой по-французски! Я много усерднее принялась за вышивку… И я достала из сундуков свои настоящие платья. Мама хотела перешить их на что-то, но я не позволила.