Фотограф между тем схватился за ручку двери, предпринимая попытку к бегству, но ему помешали — явился последний гость. Вернее, гостья.
Она была уже, как бы заранее, испугана и расстроена — шла сюда в ожидании беды. Светловолосая девушка лет двадцати пяти. А по голосу — совсем ребенок. Мать не переживет ее смерть, и думать нечего.
— Где Инга? — закричала она с порога, другим, взрослым, голосом, но мне чудился тот. — Кто вы такие? Что происходит?
Прислушалась к причитаниям, все поняла, уронила букет и бросилась в комнату.
Я закрыл дверь на замок, спрятал в карман ключ, повернулся к фотографу:
— Теперь все в сборе. Пойдемте.
* * *
Комната была залита солнцем и наполнена звуками. Я не ослеп, не оглох, я мог двигаться. И мои восставшие герои с проклятой картины «Шесть мертвецов» оживленно передвигались по комнате.
Кроме Инги. Передвигались, рыдали, причитали, возмущенно кричали, что-то пытались мне доказать, чего-то от меня требовали. Последняя гостья оказалась сестрой умершей моей соседки, она переживала настоящее горе. Остальные видели друг друга впервые — и Ингу тоже никто из них не знал. Нас всех пригласили на день рождения к ребенку. Ребенок исчез.
Ребенок исчез, а мои мертвецы появились. Я должен был испугаться, я обязан был потрястись. Что может быть для художника страшнее ожившей картины, перешедшего в реальность сюжета? Это высшая точка безумия. Но я не был безумен, и я совсем не мог испугаться. И это, пожалуй, было страшнее всего, потому что и объяснения происходящему я не имел. Почему они все здесь собрались? Зачем Инга нас всех пригласила? Куда делся ребенок? От чего она умерла?
Эта комната, залитая ярчайшим солнцем, была такой же невозможной, нереальной, такой же абсурдно пугающей, как тот темный, глубокий колодец, в котором я очнулся однажды. Но я не мог испугаться. Как и тогда. Не мог испугаться, не мог прочувствовать нормальный человеческий страх, но и не мог понять, что происходит, и потому выискивал спасительную лазейку для своего сознания. Как и тогда. Галлюцинация. Все эти люди — просто плод моего больного сознания. Я сошел с ума, мне нужна помощь. Медсестра…
Эта полная женщина в возрасте и есть медсестра. Но мне она не поможет. Правда, она — детская медсестра. Пришла устраиваться няней к ребенку, ей никак не удается найти место. Какая реальная, какая настоящая жизненная история. Она сама ее рассказала — вероятно, затем, чтобы убедить меня в своей реальности. Да я и так убежден.
И этот фотограф вполне реален, и Станислав, и Ингина сестра.
Шестым мертвецом на картине был я. Я — тоже вполне реален, уж в этом-то мне усомниться трудно.