Утро. Через два часа мне выходить на работу, через час примерно позвонит мама, а я так и не решил, как теперь стану жить.
Спрятать письма и забыть, спокойно продолжать свой простой путь.
В половине восьмого вечера я стоял на крыльце дома 37 с четвертым письмом. Все было как в первый вечер: музыка, мячик, ребенок, собака, мужское покашливание. Позвонил для проформы, прекрасно зная, что мне не откроют. Подождал для проформы — не открыли. Обогнув дом, я стал проверять окна первого, темного этажа. Одно из них оказалось не запертым, лишь прикрытым. Толкнул раму, подтянулся на руках и оказался в комнате, судя по запаху давно нежилой. Щелкнул зажигалкой — да, обыкновенная комната: шкаф, стол, маленький диванчик, у стены стулья в ряд, на полу ковер. Здесь музыка была не слышна, и никаких других звуков не слышно — все это там, на втором этаже, у них, наверное, прекрасная звукоизоляция. Осветил дверь, вышел в коридор — тишина и тоже темно. Направо лестница — мне туда. Вот сейчас поднимусь и все пойму.
Но и на втором этаже не было слышно ни звука, и здесь нигде не горел свет. Но я же ясно слышал и видел, когда стоял на крыльце! Комната, по моим расчетам, та самая, в которой пианино, тоже встретила меня тишиной и темнотой. Осветив зажигалкой стену, я нашел выключатель. Свет, наконец-то! Ну да, все правильно, я ничего не перепутал, вот пианино, вот те самые шторы на окнах, которые я видел с улицы. Но где же люди? Куда подевалась семья: мать, отец, ребенок и собака?
Я обошел весь дом, по ходу зажигая свет, но так никого и не встретил. В спальне супругов Валуевых обнаружилась незаправленная постель, в библиотеке на диване — собачий поводок, в детской на полу — тот самый мячик, а в кабинете Анатолия Исаевича… компьютер. Он стоял у самого окна, задней стенкой монитора упершись в подоконник. Я с трудом поборол искушение, чтобы его не включить, потому что мне вдруг показалось… со всей ясностью вдруг представилось, что с его помощью обязательно найду разрешение этой абсурдной ситуации. Но я поборол искушение. Я вспомнил, что просто курьер, моя задача — доставить письма, а все странности этого дома нисколько меня не касаются, и обиделся на судьбу, из глубины души опять поднялся протест, но я его подавил, достал письма и положил их на стол возле компьютера.
И тут прозвонил звонок. Я замер в ужасе. Звонок повторился. Залаяла собака, заиграла музыка — та самая мелодия на фортепьяно, из первого вечера, из сегодняшнего, из радио в детстве. Голос ребенка — я очень отчетливо это услышал — позвал отца, по лестнице прошумели шаги… Я прокрался к окну, слегка отдернув штору, выглянул. Крыльцо было хорошо освещено, на крыльце стоял человек — униформа, бейсболка, черные солнцезащитные очки, беджик белел на груди, в руке он держал конверт — курьер. Это я стоял на крыльце, я, которому никогда не откроют. Но шаги спустились по лестнице, шаги проследовали к двери, щелкнул замок. Я ясно услышал свой голос: «Здравствуйте, вам заказное письмо. Распишитесь, пожалуйста». Я не увидел того, кто его получил, но конверт перекочевал из руки курьера в темноту дверной щели. Шаги поднялись по лестнице, шаги стали приближаться к кабинету, дернулась ручка двери, я бросился за портьеру, притаился, замер. Вот сейчас он войдет, вот сейчас он увидит.