Интересно, а стоило ли мне рассказывать своему новому знакомому, как там все было на самом деле? Ведь он тогда невольно соприкоснулся с одной старой, не дающей мне покоя тайной. Это ведь был не просто «золотой пароход». Колчак, отступая на восток в 1919 году, передал свои полномочия Верховного правителя России Антону Ивановичу Деникину. Одновременно было решено передать Добровольческой армии и часть ценностей колчаковского золотого запаса, который еще именуют «золотой эшелон». Чехам и союзникам адмирал уже тогда не доверял, подозревая, что они или «зажмут» золото и упрут его с собой за границу (что и произошло в итоге), или сдадут его большевикам в обмен на собственные шкуры. По сухопутью связи между Сибирской и Добровольческой армиями не было. Соответственно, для передачи ценностей оставался один-единственный весьма рискованный путь – по Ангаре и Енисею выйти в Карское море и дойти морским путем до Архангельска, где еще держалась Северная армия генерала Миллера. План был предложен капитаном 2-го ранга фон Шлибеном, который когда-то вместе с молодым Колчаком участвовал в полярных экспедициях. План отдавал чистой авантюрой, но других вариантов попросту не было. И действительно, все делалось в большой спешке. Под рукой у фон Шлибена был только байкальский речной ледокол «Баргузин». Его грузоподъемность ограничивалась 250 тоннами, то есть реально можно было погрузить 16 железнодорожных вагонов по 100 пудов в каждом. Соответственно, отобрано было самое ценное. А именно – платина, драгоценные камни, ювелирные изделия и всевозможные документы о тайных вкладах и займах за рубежом.
Я пытался подсчитать примерную ценность этого груза, и по моим прикидкам, она была не меньше остальной части золотого запаса, который тогда сперли чехи. Ну, а в остальном история была детективная. Шестнадцать отобранных вагонов загнали в тупик на разъезде Горинск, рядом с речным затоном. И фон Шлибен с его минимальной командой грузил все это добро на ледокол. Причем, по некоторым данным, погрузка закончилась уже после прихода красных. Но они успели погрузиться и, как было задумано, отплыть. Как водится, красные об этой акции белых знали. И в составе команды «Баргузина» был агент ВЧК, некий балтийский матрос Артемий Сенькин. Четких планов товарища Дзержинского и компании насчет этого ледокола я в архивах не нашел. Видимо, уже при выходе в море Сенькин должен был поднять на борту бунт и увести судно в контролируемое красными или просто какое-нибудь глухое место.
Дальше в этой истории начинается самое интересное. До Карского моря «Баргузин», судя по всему, добрался, но далее, видимо, застрял во льдах. По имеющимся сведениям, в середине 20-х в Европе объявились один или двое моряков из команды ледокола. Их рассказы были сбивчивы. Якобы на борту была перестрелка, которая ничем хорошим не кончилась. Потом все произошло прямо как в «Двух капитанах» у Каверина. Часть команды осталась зимовать на ледоколе, а часть попыталась выйти из льдов пешим ходом. Судьба тех, кто остался, в том числе фон Шлибена и Сенькина, осталась неизвестной. Ну, а от вышедших добиться ничего внятного не удалось. Разве что, у белоэмигрантской верхушки сложилась полная уверенность в том, что где-то у Северного полюса дрейфуют черт знает где огромные ценности, принадлежащие им и никому другому. И, насколько я сумел установить, с начала 1930-х годов кое-кто в белоэмигрантской среде устроил некую нехилую возню, связанную с «полярными исследованиями». А эту возню, в свою очередь, отслеживало (или даже контролировало) ОГПУ. Дальше в моих исследованиях на эту тему был явный пробел. По идее, если «Баргузин» не был окончательно раздавлен во льдах, он должен и сейчас болтаться где-то в тех местах. И вдруг оказывается, что еще в 1937-м кое-кто пытался разгрызть этот «орешек». А что именно этот – абсолютно никаких сомнений. Просто потому, что никаких других «золотых пароходов» там быть не могло в принципе. В общем, я промолчал, решив не возбуждать излишний интерес товарища Веника к этой тайне.