Как всегда, Мазай вскочил при первых же звуках утреннего звонка, зажег свет и, торопливо одеваясь, закричал:
— Эй, команда, свищут наверх!
— Не кричи, и так никто не спит! — недовольно огрызнулся Сергей, обладавший счастливым качеством просыпаться сразу. Он увидел пустую кровать Бакланова и удивился. — Васька, а где же Баклан?
Мазай посмотрел на пустую койку и недоуменно повел плечами:
— Правда нет.
— Я не слышал, когда он встал. А ты?
— И я тоже.
Мазай подошел к койке Бакланова и смотрел на нее, соображая, как же это могло произойти.
— Наверно, раньше нас собрался. Оделся тихонько — и в столовую, чтоб в цех первым. После вчерашней чечетки он знаешь как теперь нажмет? Ого, только держись! Чего доброго, всех обогнать может.
— Надо почаще заставлять его чечетку бить. Правда, Васька?
Ребята разговаривали, словно не замечая Жутаеву. Борис тоже не обращал внимания на них — встал, оделся и заправил койку.
— Ребята, где умывальник? — спросил он.
Ему не ответили.
— Что, трудно сказать?
Мазай, не глядя на Жутаева, буркнул:
— Ты к нам не лезь в компанию и переходи в другую комнату. Понятно?
— Почему переходить?
— Потому.
— А мне и тут неплохо.
— Переходи, пока не поздно.
— Меня сюда вселила дирекция, здесь и буду жить. А переведут — перейду. Сам же ты вчера говорил о дисциплине, а сегодня хочешь нарушить приказ директора.
Ему никто не ответил, и Борис, взяв в руки полотенце, не спеша вышел из комнаты.
— Давай, ребята, пошевеливайся, — заторопился Мазай, — чтоб раньше его в цеху быть, а то еще наябедничает. Я сам мастеру расскажу. И потребую: пускай убирают его отсюда.
Придя в цех одним из первых, Мазай подошел к Селезневу.
— Товарищ мастер, — нарочито невеселым голосом сказал он, — я сегодня, пожалуй, выработку свою сбавлю.
— Как сбавишь? Почему? — удивился Селезнев.
— Рука сильно болит. Правая. Вчера прислали в мою комнату новенького из Сергеевки, а он вроде немного ненормальный. Это все ребята заметили. Кинулся на меня драться. Ударил чем-то по руке — я даже и не знаю чем. В общем, работать трудно будет. Трамбовать никак нельзя… Главное, его никто не трогал. Я старался, чтоб все по-хорошему обошлось, как вы говорили. Ребятам дал команду — не обижать. А он сам десятерых обидит.
— Значит, он полез драться без причины? — спросил Селезнев, пытливо смотря на Мазая.
— Никто даже и не думал задевать его. Слова никто не сказал. Ну, он такой — и говорить не хочет. Видать, гордый да заносчивый. Я верно говорю, товарищ мастер: на пас и не глядит. Я пытался поговорить с ним — фырчит, и все. Потом драться полез.