— Значит, нужно выступать? — растерянно спросил Широков и снова покраснел.
— Да, нужно будет выступить.
— Я не умею выступать. Вот что хотите со мной делайте, а не умею! Забываю, о чем думал говорить.
— Выступишь, выступишь, Широков! Ничего с тобой не случится, — сказал Батурин. — Нужно приучаться держать себя в коллективе. Уметь перед другими четко и ясно излагать свои мысли. В общем, вам, комсомольцам группы, где случилось неприятное для всего училища событие, на сегодняшнем собрании молчать нельзя. Понимаете? Нельзя. К выступлению надо подготовиться заранее. Лучше всего записать на листок главные вопросы своей речи — тогда свободнее себя чувствуешь, не собьешься. Чуть потерялась нить, взглянул в листочек — и все в порядке, можешь продолжать дальше. Широков и Филатов, вы свободны, идите готовьтесь. А ты, Жутаев, задержись, с тобой мне надо еще поговорить.
Жутаев снова сел на стул. «О чем же он хочет со мной говорить? — думал он. — Наверно, по поводу драки. Вообще эта драка свалилась на меня как снег на голову. Просто обидно. В сергеевском ничего подобного не было, и в семилетке тоже. А тут будто назло. Нет, нужно было сдержать себя и не связываться».
Когда за Широковым и Филатовым закрылась дверь, Батурин неторопливо прошелся по комнате, потом придвинул стул, сел напротив Жутаева и задумался. Борис уже хотел что-нибудь сказать, лишь бы нарушить тягостное молчание, но Батурин вдруг встал, снова зашагал по комнате и заговорил отрывистыми фразами, будто высказывая свои мысли вслух:
— Начало, конечно, неважное. Драка! И дернул же тебя нечистый связаться!.. Ты нас всех просто удивил. Понимаешь, Жутаев? Не ждали мы этого — ни я, ни директор, ни мастер. Не так, не с того началась твоя жизнь на новом месте.
— Товарищ Батурин! — поднявшись со стула, горячо заговорил Жутаев. — Я же все это понимаю. Очень хорошо понимаю! Я злюсь на себя, что так случилось. А вместе с тем и другие мысли есть. Мазай наговорил мне много оскорбительного, он толкал меня, не давал спать, а я все же сдерживал себя. Но когда он швырнул на пол карточки моих родителей… тут все и началось. Понимаете? Я никому не позволю оскорблять отца и мать. Никому! А он… он же подло поступил. Разозлился на меня, так и счеты пусть сводит со мной. При чем тут мои родители?..
Батурин слушал Жутаева, не спуская с него взгляда. Откровенный тон, горячность речи, блеск его глаз — все это показывало, что Жутаев говорит искренне.
Батурин снова зашагал по комнате, затем подошел к Жутаеву и дружески хлопнул его по плечу. Единственный его глаз вдруг прищурился, и лицо озарилось хорошей, доброй улыбкой. Он перешел на задушевный тон и стал говорить почему-то полушепотом: