Я зачастил на литературные чтения, выступал с докладами, старался говорить умно, интересно, проявлять живое чувство юмора и иронию, что приходилось по душе моей аудитории. Меня постоянно окружали молодые красивые девушки, в их взглядах читалась бескрайняя нежность и уважение. Вы только не смейтесь, но в этом возрасте я снова стал писать стихи. Правда, ноги уже не держали, тряслись руки да постепенно слабело зрение.
Снова я последним вышел из столовой и, опираясь на трость, побрел к трамвайной остановке. Вдруг из-за угла вылетела одна девушка и воскликнула:
— Товарищ Георгиев, не хотите ли прогуляться по парку? Это совсем рядом.
Она подхватила меня под руку, и мы медленно, привлекая к себе любопытные взгляды, вступили в парк, уселись на скамейку. Пристроив трость, я закурил. Я ведь курил по-прежнему, причем никогда не бросал.
— Товарищ Георгиев, — сказала девушка, — вы такой красивый! Позвольте мне вас поцеловать.
Она склонилась и прикоснулась к моим губам своими.
— Зачем этот поцелуй? — поинтересовался я и почувствовал, как сердце у меня слегка оттаяло. — Неужели вам не противно? Взгляните — губы мои совсем сморщились, да и лицо похоже на древний пергамент.
— Просто я вас люблю! Люблю ваши стихи, а еще меня пленила ваша героическая жизнь.
Героическая жизнь! Как может быть героической жизнь без жертвенности, без самоотречения, без подвига?
Погладив девушку по голове, я накрыл ее руку своей.
Вернулся домой и прилег на кушетку. Глубоко вздохнул. Есть, оказывается, на свете и покой, и счастье. Взглянул на стену, на детский портрет жены. Ее зеленые глаза показались мне живыми. Посмотрел на маму в подвенечном платье. На Магду со школьной сумкой в руке. Хлынули слезы умиления, я поспешил зажмуриться. И тогда ощутил, что сердце мое перестало биться. В удивлении снова широко раскрыл глаза, и перед ними понеслись образы без содержания, без смысла, совершенно те же, что много лет назад, когда я пришел в себя после прыжка с шестом.
Ко мне пришла моя настоящая смерть.