— Ваше право командовать нами заканчивается за пределами Небес. Декарта никогда не даст вам позволения навредить стране, не согрешившей супротив его самого.
Я ограничилась молчанием.
Наьяхдох изумлённо перевёл на меня глаза.
— Теперь понимаю. Но этого человека водить за нос долго не получиться.
— А долго и не нужно. — Оттолкнувшись от перил, я обернулась к нему. — Четыре дня. Надо задержать его на одни лишь четыре дня. А что касается границ Небес, я ведь могу воспользоваться вашей силой… с особого позволения, конечно. Так как, согласны?
Ньяхдох выпрямился вслед за мной и, к удивлению, коснулся рукой моего лица. Обхватив подбородок, провёл большим пальцем по искривлённой линии губ. Не буду врать: опасные чувства всхолыхнулись во мне в ответ.
— Сегодня ты приказала мне убить, — сказал он.
Я сглотнула.
— Из милосердия.
— Разумеется. — И снова этот чуждый взгляд, тревожащий душу; наконец я смогла подобрать ему имя — понимание. Почти человеческое сочувствие, как если бы в эту секунду он и на самом деле думал и чувствовал, как любой из нас, людей.
— Тебе никогда не быть Энэфой, — сказал он. — Но её сила — в тебе. Не оскорбляйся сравнением, маленькая пешка. — Я как раз начала загораться гневом, но замерла, вновь задавшись вопросом — не читает ли он мои мысли? — Я говорю это не из пренебрежения.
А потом падший разко отступил, шагнув назад. Широко распростерв руки, — и чёрное ничто захлестнуло его тело, — он застыл в ожидании.
Я подалась внутрь, и тьма объяла мне плечи. Может, то была одна игра воображения, но на сей раз пробирающий до костей холод ослаб, сменившись слабыми искрами тепла.
Ты — ничтожество. Никто. Капля в море себе подобных, бездарное убогое ничто. Не припоминаю, когда успела напроситься на подобное бесчестье, — подобное сравнение возмущает.
Вот значит как. Что ж, заверяю, и вы мне отнюдь не милы.
* * *
Мы очутились в величественном, ярко освещённом зале, выложенном бело-серым мрамором; ряд высоких, прямоугольных окон освящался массивными канделябрами. (Не повидай я прежде Небеса, растеклась бы лужицей в всохищении от подобной роскоши.) Оба конца придворных палат венчали двойные двери из полированного тёмного дерева; похоже, что открой мы их, очутимся лицом к лицу к искому господину. Из открытых окон доносилось словословье торговцев, на все лады расхваливающих свои товары, крики ребятишек, ржание лошадей, женский смех. Одним словом, повседневная городская суета.
Вокруг не было ни души, хотя вечер только подступал и солнце ещё не скрылось полностью за горизонтом. Я слишком хорошо знала Ньяхдоха, чтобы не дать волю подозрениям: неспроста это, неспроста.