Наконец, окажись я столь беспечной, чтобы, не задумываясь, бросить: «Да делай что хочешь, Ньяхдох», — и он запросто прибьёт меня. Ибо смерть каждого Арамери в радость ему. Так уже бывало, прежде, много-много раз на протяжении тысячелетий, согласно изложенному Вирейном. (Услужение, как он назвал это, Арамери не нуждалось в излишней чистке: глупцы сами подписывали себе смертный приговор, прежде чем прослыть будоражащими семью смутьянами или оставить потомство.)
— Я не собираюсь повелевать тебе, ибо раздумываю над союзом, предложенным вашей леди Кирью, — наконец определилась я. — И этот альянс должен основаться на уважении. Взаимном уважении.
— Это не имеет значения, — сказал он. — Я ваш раб.
При словах этих я не могла ни поморщиться.
— Да я и сама здесь на правах пленницы.
— Пленницы, чьим приказам мой долг — безусловно подчиняться. Прощу прощения, что не ощущаю в себе ни капли сочувствия.
Я почувствовала себя виноватой — и чувство это совсем мне не нравилось. Возможно оттого, что мой далеко не скромный нрав выказал себя прежде, чем я успела опомниться.
— Ты — бог! — рявкнула я со злостью. — Смертельно опасная зверюга на тоненьком поводке. Однажды уже сорвавшаяся — прямиком на меня лично. Может, у меня и есть власть над тобой; но я бы была полной дурой, считая, что последнее сбережёт меня при случае. Куда как разумнее любезно предложить другому поинтересоваться его желанием на сей счёт — в надежде на ответное согласие.
— Спросить. И озвучить затем приказ.
— Спросить, и услышав чёткое «нет», принять его как должное. Это, знаете ли, тоже зовёттся уважением.
Он замолк. И надолго. В наступившей тишине я спешно прокручивала в мыслях сказанное только что, молясь беззвучно, не оставила ли лишней лазейки в рассуждениях?
— Вы не можете заснуть, — наконец подал он голос.
Я смущённо моргнула, секундой позже до меня дошло, что это — вопрос.
— Ну да. Постель… чересчур много света.
Ньяхдох кивнул. Внезапно начало смеркаться, свет словно тускнел, комнату неспешно окутывали тени, — покуда не осталось лишь мерцание звёздного неба с его светилом да огни ночного города. На месте Владыки подрагивала лишь слабая тёмная тень, словно вытравленная на фоне окна. Лицо, отмеченное бледным пятном света, подалось в мою сторону.
— Вы предложили мне любезность, — произнёс он. — Я — ответную помощь.
Ошарашенная, я сглотнула, ни к месту припомнив давешнее видение с чёрной звездой. Если оно было правдивым — а я чувствовала это, но кто мог сказать «правда» о сне? — то Ньяхдоха хватит не только на разрушение мира, даже в таком, скованном состоянии. Но, слава богу, он всего лишь притушил свет. (Однако и этого простого жеста хватило, чтобы я затрепетала — от страха или благоговения?) Для уставшей меня это значило куда больше, чеи какой-то там мир.