Он опустил глаза, с нежной, печальной улыбкой. Нездешней улыбкой. И сказал, обращаясь в пустоту:
— Впрочем, как и я сам.
Оторопев, я едва не выронила кулон.
* * *
Тако вразумляли меня священники:
И было некогда трое богов. И суждено единому из них, Пресветлому Итемпасу, Владыке Дня, было правити всем. Волей судьбы ли, Маальстрема или иным непостижимым умыслом. И было то суть хорошо. Поколе не явилась сестра Его, выскочка Энэфа, и не возгласила, буде она сама господствовать заместо Пресветлого брата. И улестила брата их кровного, Ньяхдоха, пособничать ей, а такоже неких божков, чад их смесных. И замыслили они здодеянное. Но всевластный Итемпас — буде могущественней сестры и брата, обоих парой, — победил их умело и крепко. И поразил он Энэфу, и низверг, и изничтожил; и покарал он Ньяхдоха и бунтарей ея; и учредил великий мир, более прежнего, — ибо без упокоенных родичей Его, тёмного брата и дикой сестры, был Он свободен отныне, дабы нести свет истинный и порядок твёрдый всему живому и творимому.
Однако ж…
* * *
— Я-яду?
Ньяхдох вздохнул. Волосы его беспокойно зашевелились, подобно тому, как ночной ветерок развевает занавеси.
— Заигрывая со смертными, мы сами создали оружие, хотя в опромётчивости своей и не скоро поняли этой истины.
И Ньяхдох сошёл на землю, ища развлечений.
— Демонов… — прошептала я.
— Так прозвали их люди. Прекрасные, совершенные существа… как и наши божественные дети, но — смертные. Кровь их, попадая в наши тела, влекла за собой погибель. Единственный из ядов, могущий убить нас.
Но любовница Владыки так и не простила ему…
— Вы открыли охоту на них.
— Мы боялись, что они, смешавщись со смертными, передадут порочную заразу и дальше, своим потомкам. Пока весь род человеческий не станет смертельно опасен нам. Но Итемпас сохранил жизнь одному из демонов, дав сбежать.
Дабы тот послужил орудием убийства детей его…
Я содрогнулась. Итак, священники не лгали, сказание было истинным. И всё же, я чувствовала это кожей, где-то глубоко в Ньяхдохе тлел стыд, веками длящаяся боль сжигала его. А значит, доля правды была и в бабушкином толковании сказки.
— И этим… ядом Владыка Итемпас поверг напавшую на него Энэфу?
— Она не бросалась на него.
Тошнота подступила к горлу. Мир, закачавшись, готов был обрушиться.
— Тогда… зачем?..
Он опустил глаза. Волосы спали вперёд, скрывая лицо. Память отверзлась часом нашей первой встречи, тремя ночами назад. Улыбка, злым изгибом кривившая губы, не отдавала тем страшным безумием, но разила равной по силе горечью.
— Они повздорили, — произнёс он нехотя. — Из-за меня.