В памяти всплыла издёвка, отпущенная старухой-смотрительницей. При условии, что знания изначально не были отравой… Подделкой. Ну конечно. Лишь зная заранее, что и как искать, можно добиться успеха.
Щель оказалась узковатой. На этот раз я была почти благодарна, что уродилась похожей на мальчишку, — только одно то и позволило мне изящно скользнуть меж стыков. Уже будучи внутри я оступилась, едва не упав. Потрясённая тем, что так таилось от чужого глаза.
* * *
И слышала я голос, не бывший голосом, и спросил он:
— Любишь ли ты меня?
И я ответила:
— Приди ко мне и увидишь сам, — и разверзла объятия.
И явился он и привлёк меня с силой к себе, и не видела я ножа в руках его. Нет-нет… да и не было того вовсе, ибо меж нами не было в том нужды. Нет, не было ножа и позже, только горела на губах кровь, ярко мерцая, и полнила странно рот; и подняла я глаза, и видела взгляд его, внушающий ужас… убийственно-прекрасный взгляд…
Но что с того, что он возлюбил меня первым?
* * *
Уткнувшись спиной в противоположную стену, глотая побелевшим ртом воздух… сжигаемая безграничным ужасом, полная безотчётного отвращения… борясь с подступающей к горлу тошнотой, разрываемая на части желанием схватиться за голову и разразиться воплем… я…
* * *
Последнее предупреждение, как же. Обычно я не столь глупа, но подумайте сами… Побудьте на моём месте и попробуйте разобраться. Со всем сразу. Чересчур много для меня одной.
* * *
— Вам помочь?
Разум уцепился за голос старухи-смотрительницы, подобно утопающему, жаждя спасения. Должно быть, я странно смотрелась, с обращённым в её сторону слепым взглядом, — вдобавок, как сомнабула, слабо покачиваясь на дрожащих ногах, с беззвучно открытым ртом, с вытянутыми вперёд руками — и пальцами, согнутыми наподобие когтей.
Силуэт вырисовывался в проёме меж шкафов. Меня бесстрастно осмотрели с ног до головы.
С усилием закрыв рот и опустив руки, я выпрямилась из странной, полуприсядом, позы (сколько же простояла так застывшим столбом?). Внутри меня всё ещё трясло, но слабое подобие достоинства вроде бы возвращалось ко мне.
— Я… Н-нет, — удалось выдать немного погодя спешное отрицание. — Нет. Я… всё в порядке.
Ничего не говоря, она просто разглядывала меня. Я хотела было приказать ей уйти, но глаза, против воли, сами собой тянулись к так потрясшей меня вещи.
С той стороны шкафа на меня глядел как живой Пресветлый Владыка Мира и Порядка. Нет, разумеется, то был простой барельеф, в амнийском стиле, — слой сусального золота поверх отчеканенной в белой мраморной плите фигуры. Поражало другое: рука мастера схватывала малейшие черты, малейшее изменение — Итемпас высился в натуральную величину, в напряжённой воинской стойке. Мощное мускулистое тело; руки, тяжело опущенные на эфес огромного прямого меча; совершенные черты лица, стянутые маской торжества. Глаза, ровно два светоча, казалось, тяжко вдавливали меня в пол. Никогда прежде не встречались мне лики, подобные этому. Хрупкий, изящный, по-амнийски тонкокостный, — таким представал Он в священных писаниях. И всегда — с улыбкой, исполненной тепла. Этот же — разил жестоким холодом.