Второй, отправившись от досады за её проделки, спросил юную сестру, что есть эти творения.
— Имя им — ЖИЗНЬ, — ответила она, наслаждаясь созвучиями слова.
Он улыбнулся, довольный, ибо Имя — прочило порядок и цель; к тому же, озарило понимание, то было сделано из уважения к нему.
Но в самых честолюбивых замыслах она взывала к помощи Первого. Как и ожидалось, тот пылал ответным желанием, а кроме того, к удивлению сестры, мыслил неожиданно трезво, сразу предупредив:
— Если это сработает, всё изменится. Ты же понимаешь, правда? Ничто не пойдёт по прежнему. — Пауза, полная ожидания, пока та поймёт, и резкое откровение, озаряющее её глаза. Второй не любит перемен.
— Ничто не может оставаться вечно неизменным, — таким был ответ. — И нам не быть прежними. Даже он должен понимать это.
Первый лишь тяжело вздохнул и более не возражал.
Эксперимент удался. Новая жизнь, хнычущая, дрожащая, бьющаяся в яростных криках протеста, была прекрасна в своей незавершённости; и Она знала — положенное начинание суть верно и удачно. Она нарекла создание — Сиех, ибо так звучало дуновение ветра. И указала время его бытия как «дитя», что значило: зерно, могущее прорасти в нечто, подобное им самим, а также и то, что им под силу создать и других.
И в ту самую минуту, как оно всегда и бывает в жизни, посеявшие ветер пожнали бурю. Одни перемены повлекли за собой другие. И несть было тем уже числа. А среди прочих, темнее и путаннее всех (а более того — неожиданней): узы, сплотившие их в семью. Узы, на время принесшие счастье им всем, — даже Второму.
Но не всяких уз (и семей) хватает надолго.
* * *
Что ж, то была любовь. Была. Когда-то. Любовь.
Даже больше, чем просто — любовь. А ныне — сильнее, чем просто ненависть. Это чувство не описать смертным языком. Да и божественным тоже, если на то пошло.
Но разве подобной любви исчезнуть так просто, верно? Как ни страшна, ни свирепа ненависть, любовь отыщет себе потаённое местечко, схоронившись в глуби.
Да уж. В том-то и весь ужас, правда?
* * *
Когда израненная плоть страдает от боли, нередко ответом тому — лихорадка, охватывающая тело. Потрясённый насилием разум являет тот же позыв. Три дня, изнеможённая и почти без чувств, я пролежала, сотрясаемая дрожью и жаром. Лишь изредка слабое подобие сознания посещало меня.
Лишь редкие проблески всполохами тревожат память. Словно отпечатки картин, то расвеченных, то призрачно-серых. Одинокая фигура, неотступно маячащая близь окна спальни. Громадный страж, исполненный нечеловеческой бдительности. Закхарн. Вспышка света, и изображение сворачивается чёрно-белой гравюрой: та же фигура, обрамлённая светящимися белыми стенами и квадратом ночной тьмы за окном. Вспышка, и уже другой образ: старуха из библиотеки, склонившаяся прямо надо мной, пристально всматривается в глаза. Рядом, на заднем плане, — Закхарн, неподвижно замершим сторонним наблюдателем.