Со временем сложилось так, что девочка проводила куда больше времени с Первым, нежели со Вторым, ибо тот, казалось, был менее дружелюбен с нею.
— Ему тяжко приходится, — говорил Первый, когда девочка жаловалась. — Мы слишком долго были одни, только он и я, вдвоём. А теперь есть ты, и это всё меняет. Он не любит перемен.
Последнее маленькая девочка уже и сама успела понять. Как и то, отчего сиблинги так часто враждовали друг с другом. Перемены любил Первый. Размеренность БЫТИЯ часто наскучивала ему, и он переделывал его, или выворачивал наизнанку, просто любопытства ради. Случись так, Второй всякий раз впадал в ярость, обрушиваясь на Первого, а тот лишь посмеивался над гневом собрата; и прежде чем девочка успевала моргнуть, перед ней неистовал клубок сплетённых, судорожно дышаших тел, искрящих в сумасшедшем исступлении; и всякий раз девочка терпеливо дожидалась, пока они покончат с этим и наконец смогут с ней поиграть.
Со временем девочка стала женщиной. Она научилась жить с обоими сиблингами, приняв каждого по своему — в бешеном танце с Первым и как поборник строгого порядка вместе с Вторым. Она творила и свой собственный путь, вне их особиц. Она вторгалась в бои между сиблингами, вставая между ними, сражаясь с ними, дабы познать пределы своей силы — и их любви, когда схватка оборачивалась удовольствием. Порой она сбегала (тайно от всех) творить своё, отдельное БЫТИЕ, где можно было бы притвориться, будто она одна-одинёшенька, без собратьев-сиблингов. Самое то, чтобы управлять ВОЗМОЖНОСТЬЮ, как пожелаешь, приращая новые, невероятные формы и смыслы (такие, что не под силу и братьям, крепла мысленная уверенность). Ни одному из них, кроме её. Наконец, пришёл час, когда она, убедившись в своём мастерстве и удовлетворившись творениями, привнесла их и в царство собратьев. Поначалу осторожно, незаметно и изящно вплетая в упорядоченные пределы Второго, так чтобы ничем не потревожить их стройного порядка.
Первый, как всегда в восторге от всего нового, убеждал её не останавливаться, не сдерживаться. Но юная женщина меж тем обнаружила, что пристрастилась к кое-каким порядкам Второго. Она прислушивалась к советам Первого, но исподволь, опоследовательно, наблюдая, как минута за минутой одни изменения вызывают цепочку других, иногда развиваясь и выдавая самые неожиданные и удивительные детища. А иногда изменения разрушали всё до основания, и приходилось начинать сначала. Она оплакивала каждую потерю, каждую игрушку, — каждое драгоценное сокровище; но упорно продолжала и продолжала творить. Подобно тьме Первого и свету Второго, у неё был особый дар, в коем одна лишь она могла добиться мастерства. Желание… жажда эта была столь же естественна, как дыхание, столь же неотъемлема, как сама душа.