Она крепко обхватила Лаки и с отчаянием человека, борющегося за свою жизнь, прижалась щекой к его груди, чувствуя, как жажда любви окончательно сокрушает броню разума и логики. Она впервые в жизни влюбилась в мужчину, влюбилась бесповоротно и безнадежно. Лаки отправил ее в сладостно-пугающий полет к вершинам блаженства, и сейчас они вместе воспарили к ним, пусть даже на короткие мгновения. И Серена на какой-то ослепительный миг прониклась надеждой, что и он когда-нибудь полюбит ее.
Она была похожа на ангела. Красивые золотистые волосы разметались по подушке. Длинные ресницы напоминали изящный кружевной веер, розовые сочные губы слегка приоткрыты. Глядя на нее, Лаки испытал мучительную нежность. Он протянул было к ней руку, но вовремя себя остановил – его пальцы замерли всего в дюйме от ее лица.
Она была открытой и нежной, сильной и смелой – всего этого он давно уже не находил в женщинах. Если его что-то и привлекало в них, то только исключительно тело. Конечно, тело само по себе тоже было способно подарить ему наслаждение. Те минуты, когда был в ней, показались ему верхом блаженства. Серена отбросила холодность, отдавшись во власть безрассудной страсти, чем вырвала его из монотонной череды будней и заставила вновь ощутить жизнь в ее восхитительной полноте и яркости. Он мог бы брать ее по пять раз в день – и так и не насытиться любовью. Никогда еще он не испытывал такой неутолимой потребности в женщине, и никогда еще его желания не удовлетворялись с такой сладостной покорностью.
Он ни за что бы не поверил, что эта женщина, которую он впервые увидел в лавке Готье, сдержанная и спокойная, способна на такую страсть. Лаки криво усмехнулся, мысленно упрекнув себя в плохом знании женщин.
Серена оказалась отнюдь не холодной ледышкой. Скорее теплым, золотистым искушением. Растворяясь в ней, он воспарял к небесам, прекрасно зная, сколь скоротечны эти минуты блаженства. Она явно захочет от него большего. Того, что он не способен ей дать. Он не сможет подпустить ее близко к себе, тем более раскрыть перед ней душу. Ему становилось страшно при мысли, что она узнает – узнает то, что он делал, как жил, что видел. Заглянет в темноту, в которой обитает его душа, и вторгнется в его мысли. А еще его пугало то, что произойдет потом. Весь прошлый год он пытался собрать себя как личность, мучительно восстанавливая из тех оcколков, в которые превратилась его душа в жутком аду Рамоса. Теперь эти осколки пришли в движение, ударяясь друг о друга, готовые разлететься в разные стороны, как карточный домик под дуновением сильного ветра. Одно неверное движение, и все развалится.