Испросив разрешения у Ларисы Аполлоновны, поело работы Мария направилась к Топорковой.
Светило теплое осеннее солнце; воздух вдали от главных магистралей, по которым с гудящим хрипом бесконечным потоком неслось стадо автомобилей, пронизан густым терпковатым запахом. Высокие башни жилых домов, насытившись за лето солнечным светом, источали в атмосферу накопленное тепло. В садах, скверах, на улицах еще властвовало лето, но в то же время чувствовалась зрелая пора. Пресыщенность зрелостью наблюдалась во всем: в листве лип, дубов и вязов, горах яблок в лотках возле метро и даже в самом воздухе, недвижимо повисшем над улицами и дворами. Покой чувствовался и сверху, в небе, затянутом тонкой белесостью; она с успехом скрывала дымные извержения многочисленных труб. Только кое-где островками плыли облака – это становилось видно, если взобраться на одну из высоченных башен-домов. В центре города поднимались, выстраиваясь в красивую гряду – словно радуясь, что человек выпустил их на волю, – белые, клубящиеся облака. В переулках Измайлова – тихо, только тянулся в воздухе монотонный гул большого города.
Алена Топоркова, нарядившись в длинный до пят махровый французский халат, отворила дверь и укоризненно, не поздоровавшись, сказала:
– Проходи. С такой подругой, как ты, можно умереть. Ты чего молчала? Уезжала, что ли?
– Да не уезжала.
– Ну, слушай, на что похоже тогда! Я ей одно, я ей другое, как лучшей подруге, подсказываю и думаю из нее человека сделать, а она, дура, забралась в берлогу и думает: все! Ну, Маня, такую дуру не приходилось встречать!
– Чего ты от меня, Алена, хочешь? – спросила Мария, присаживаясь на диван и замечая, что ее подруга на самом деле взволнована. – Во-первых, я собиралась поступить в институт, а во-вторых, моя тетя очень не в себе вот уж столько дней.
– Не поступила, стало быть.
– Почему? – спросила уязвленно Мария. – Ты так думаешь? У меня разве на лице написано, что я не поступила?
– Чего обижаешься? Говоришь, что собиралась, – значит, не поступила. А ты сразу обижаешься. У тебя кризис?
– Какой такой кризис? – удивилась Мария.
– В смысле любовный.
– Нету у меня никакого кризиса, любовного тем более. Я, Аленка, много не раздумываю на этот счет. Влюбляться не думаю! Хватит.
– Слушай, если в первый раз втюрилась в этого губошлепа Ваську Тихонова, так я тебе скажу: можно считать, что счет не открыт, потому что в таких дураков стыд втюриваться.
– А как же ты понимаешь любовь? Выходит, я замуж вышла просто так?
– Не в том дело.
– А в чем? Как?! – вскрикнула Мария, почему-то решившая, что Аленка Топоркова унижает ее своими разговорами. Ее слова, жесты, одежда – все стало раздражать Марию. – Ты думаешь, что я вышла замуж по расчету? Или как тебя понимать?