Последнее время и он не приносил Маевскому хлеба. Леонид заметил, что с Иваном случилось что-то неладное: он стал заговариваться, чуждаться людей и перестал умываться. Когда ему говорили об этом, он принимался уверять, что минуту тому назад был в бане. Григорьев не стал обедать со всеми, прятался от товарищей, а главное, весь хлеб клал под подушку. Леонид с жалостью смотрел на него. Михаил выбросил его заплесневевший хлеб и положил ему свежий. Он обнаружил это и долго плакал, уверял, что его хлеб был лучше, а этот отравленный, и никак не хотел его есть. Он каждый день со слезами просил у Леонида на продажу портсигар, хотя Леонид ему не отказывал. На работе он или отдавал его даром, или прятал от охраны так, что потом сам не мог найти. Ненормальное поведение Григорьева заметили после того, как однажды он опоздал к построению во время снятия бригад с работы. Бригаду посадили на машину и увезли в барак, а он остался на работе. Охранник обнаружил его отсутствие у ворот зоны. Солдат вернулся и встретил Григорьева, идущего в лагерь. Не говоря ни слова, солдат принялся бить его прикладом винтовки. Затем взял палку и всю дорогу бил Ивана по голове. Григорьев упал и не мог встать. Тогда солдат неожиданно выстрелил над головой пленного, и пуля сбила с него шапку.
Ни Леонид, ни Шаров не могли уговорить старшину лагеря Гаврилова, чтобы он не направлял на работу Григорьева. Он по-прежнему продолжал ходить на завод. На заводе клали последнюю печь, и немец-мастер, подгоняя финнов и русских, покрикивал: — Кирпич! Кирпич! Быстрее!
К мастеру приехала жена, и он спешил быстрее окончить работу и отвести ее на квартиру. В промежутке времени, когда он не подгонял рабочих, интересовался новостями из Германии. Иван решил предложить мастеру портсигар. Ему казалось, что в присутствии жены он не ударит и будет добр.
— Плохой, — ответил мастер, — обыкновенная фанера, нужен золотой!
Жена взяла у него из рук портсигар, повертела в руках и положила в сумочку. Возражать жене мастер не стал и спросил:
— Сколько стоит?
— Двадцать пять марок! — ответил Иван и показал на пальцах. Она подала ему пятьдесят. Иван удивлен не меньше мастера. Жена мастера отошла в сторону, вынула портсигар из сумочки и стала объяснять мужу, показывая то на купленный портсигар, то на сумочку. Иван из-за плеча мастера взглянул и не поверил своим глазам, что на сумке рисунок был такой же, как и на портсигаре. Сходство рисунков не было случайностью: сумочка было сделана из человеческой кожи. Основное, что взволновало Григорьева — рисунок, который был на груди краснофлотца Коржова. Он вырвал из рук жены мастера сумку и с диким ревом побежал по лестнице, сталкивая на пути встречных, идущих с кирпичом.