В этот момент в хлев вошел Джозеф Магайр, неся ведро, в котором плескалась вода.
— Я подумал, возможно, вы захотите освежиться с дороги.
Тесс старалась не замечать, как напрягся его бицепс под тканью рубашки, когда Джозеф ставил ведро на толстую, метровой высоты колоду. Ее сердило, что некто, вызывающий такой гнев, был таким чертовски привлекательным.
— Нарекаю тебя умывальником, — пробормотала она себе под нос, глядя на это ведро. Вид прохладной чистой воды заставил ее потянуться и поднять волосы от зудящей шеи.
— Чего бы я действительно хотела, так это выкупаться.
— Тут за хлевом есть ручей.
— Ручей? — презрительно повторила она. — Там, где водятся рыбы?
— Может, водятся, а может, и нет.
Она уперла руки в бока:
— Не думаю, что вы позволите мне пользоваться вашей ванной комнатой.
— Ванной комнатой? — переспросил он, неуверенно улыбаясь.
— Уборной? Отхожим местом?.. Туалетом?
— Уборная есть во дворе, за хлевом.
Тесс сжала пальцы в кулаки:
— Мистер Магайр, я могу одеваться, как матушка Хаббард из детской песенки, я могу жить во дворе, как бродяга. Но я не буду мочиться в дыру!
Он наклонился к ней и язвительно сказал:
— Вы находите это не совсем удобным, не так ли?
— Не могу поверить! — закричала она. — Как вы можете так жить? В пещере, с животными, которые плодятся прямо у вас под дверью!
— Это ферма, мисс Харпер. И животные — часть моей жизни.
— Да, но мне это не нравится!
— Вы не обязаны это любить. Но жить рядом с этим вам придется.
Она была готова убить его. Свалить его на землю и засунуть курицу ему в глотку.
— Девочки должны вернуться домой примерно через три часа. Я натянул веревку и поставил корыто на огонь. Беритесь за мыло.
Джозеф пошел к выходу, но она закричала:
— Я не буду стирать ваши вещи!
Он повернулся. Его взгляд был беспощаден.
— Значит, вы решили вернуться в тюрьму?
Она взглянула на него, ненавидя за то, что он постоянно угрожает ей камерой, но она была достаточно разумна, чтобы понимать, что нельзя бить руку, тебя кормящую, — во всяком случае, бить слишком сильно. Ей пришлось стиснуть зубы, чтобы удержаться и не закричать, что она скорее сгниет в камере, чем останется здесь.
— Больше нечего сказать? — спросил Джозеф, высокомерно изогнув брови. — Прекрасно. Принимайтесь за стирку.