Ева ткнула пальчиком в его глаз:
— Синий!
Он успел перехватить ее крошечную ручку, иначе ребенок мог бы повредить радужную оболочку. Затем показал на ее глазки, ласково надавив на пухлую щечку:
— А у тебя — карие.
Девочка хихикнула от удовольствия.
— Карий! — Она была согласна.
Она высвободилась из-под ремня безопасности и встала у него на ноге, уткнувшись личиком в плечо.
Машина свернула на главную улицу. Джойл оторвала глаза от дороги, взглянула на Дона и проговорила:
— Вы уж простите ее. Она обычно не идет к чужим…
— Ну, не такие уж мы чужие, — ответил Дон, поудобнее обхватывая девочку. — Она и мой пес — большие друзья. Я частенько вижу, как они играют, когда копаюсь с машиной во дворе.
Да, я знаю, подумала Джойл. Она приходит домой и бормочет что-то о «дяде» и «собачке». И я тебя тоже видела. Неужели ты можешь быть еще привлекательнее вблизи? Или это только потому, что ты держишь мою дочку, а нам обеим так нужен папа?..
Она резко затормозила, едва не проехав мимо клиники, смущенная мыслями, затем припарковалась с аккуратностью, которая показалась ему удивительной после такой сумасшедшей езды по городу.
Джойл отстегнула ремень и попыталась взять Еву. Донован почувствовал, как маленькие острые ноготки впились ему в плечо.
— Нет! — твердо проговорила девочка.
— Ева, — спокойно произнесла мать. — Мистеру Ирвину нужно на почту, а нам надо идти к… игрушкам в клинике.
— Нет! Дядя. Ева.
— Может, легче будет на улице, — предположил Дон, открывая дверцу.
Держа ребенка на руках, он выбрался из машины. Джойл обошла вокруг и достала его трубку с комиксами.
— Ну ладно, девочка, нам пора, — ласково проговорила она, отцепляя ручонку дочери от воротника кожанки.
Ева уцепилась за Дона другой рукой.
— Мой!
— Нет, доченька, он не наш, — сказала Джойл, разжимая и второй кулачок. Потом до нее дошел смысл ее слов. — В смысле не твой, — торопливо и виновато поправилась она. — Он собачкин.
Донован прямо смотрел на нее синими глазами. Девочка вырывалась из рук матери и тянулась к нему, крича:
— Дядя! Мой!
Мгновение Донован стоял неподвижно. Потом он сообразил, что драгоценные секунды уходят, а посылка до сих пор у него в руках. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного — ребенок звал его, протягивая к нему руки.
Но Ева всего лишь малышка, сказал он себе рассудительно, притом простуженная и с температурой. Она не знает, что делает. Она не знает его. Это не настоящее чувство, а просто результат половинки пончика и пары мужских рук, чьи объятия, кажется, пришлись ей по душе. Он никогда не видел мужчины в доме Джойл Харольд. Ребенок, наверное, просто истосковался по отцовской любви.