Мы очень серьёзно к этому готовились, причём тайно, иначе нам бы такой возможности не дали, вмешалась бы молдавская милиция и участки прекратили своё существование ещё до открытия. Мы провели собрания трудовых коллективов на многих предприятиях. Где-то народ струсил, где-то нет. Аэропорт, например, открыл несколько избирательных участков, завод «Мезон», Научно-исследовательские институты - каждый у себя. Один из этих НИИ был расположен на бульваре К. Маркса, дом 7, я ещё вернусь к нему. Говорят: что знают двое, знает и свинья. А тут знало, в той или иной степени, по крайней мере, несколько тысяч, но серьёзной утечки информации не произошло. Председателем республиканской избирательной комиссии был Вилей Сергеевич Носов (лидер Интердвижения), а я - секретарём.
ЦК Компартии Молдавии очень серьёзно препятствовал проведению референдума. То же делал и ЦК профсоюзов. На всех предприятиях и учреждениях были проведены партийные собрания, на них членам партии, а также и не членам, категорически не рекомендовалось участвовать в референдуме, это объяснялось возможными провокациями. Угрожали увольнением с работы и исключением из партии, и это играло свою роль. На некоторых из этих собраний я присутствовала, чтобы знать обстановку.
Мы подготовили листовки. Они были размером в половину листа А4, на синей бумаге (самой дешевой, у нас всегда была проблема со средствами), текст был напечатан с двух сторон. На одной стороне призыв, четверостишие из стихотворения «Мужество» Анны Ахматовой (написанное 23 февраля 1942 г.):
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах,
И мужество нас не покинет.
И далее шло строкой: «ВСЕ НА РЕФЕРЕНДУМ!» Это на самом деле был час мужества для нашей республики, особенно для Кишинёва. На второй стороне был адрес избирательного участка, чтобы люди знали, куда идти, потому что голосование производилось не в традиционных местах. Воинские части тоже открыли у себя участки. Участков было, естественно, меньше, чем обычно.
Мы знали, что нас будут громить, и мы должны были их упредить. Я ездила от имени нашей организации в Москву, в комиссию по референдуму за СССР, и там добилась официального разрешения начать его на два дня раньше. Долго-долго объясняла им там всем, для чего нам это нужно – в России совершенно не понимали, что у нас происходит. Я им объяснила, что если мы начнём 17-го, то нас попросту перебьют. И что нам нужен официальный документ, который бы разрешил провести референдум на два дня раньше, в противном случае он мог быть признан нелегитимным. Соответствующее письменное разрешение я получила. Я также попросила у них рации – тогда ещё не было мобильных телефонов – они были крайне удивлены: