Я уже хотел было, козыряя именем начальника вооруженных сил губернии, потребовать прекратить это безобразие, но тут увидел, как из кустов, окружавших поляну, выступила довольно густая цепь вооруженных чем попало бородачей и стала полукольцом охватывать пристань. Запнувшись на первом слове, я быстро прикусил язык и подался в свою каюту. Имя начальника вооруженных сил губернии здесь уже не могло помочь.
В моей каюте оказались все члены комиссии. Они, видимо, ждали моего прихода, чтобы узнать, что случилось и что за люди стреляли по пароходу, но я знал столько же, сколько и все. Мы предполагали, что это какие-то бандиты, которых в то время было много, но позднее узнали, что это был отряд повстанцев. В Колыване вспыхнуло кулацкое восстание, которое быстро распространилось, охватив довольно большой район.
Пароход был рейсовый, пассажирский, на нем следовали обыкновенные штатские пассажиры, много было женщин с детьми, которых особенно сильно напугала стрельба. Из военных следовала только наша небольшая группа, да внизу в трюме находилась штрафная команда красноармейцев, человек пятьдесят. Вооружения ни у нас, ни у штрафников не имелось. Да если бы оно и было, опереться в таком положении на штрафников было опасно. Давать отпор мы не могли. Поэтому решено было попрятать документы, рассыпаться среди штатских пассажиров и не открывать своих действительных фамилий и служебного положения. Дальше действовать, как подскажет каждому обстановка. Формы военной у нас не было ни у кого. Единственный шлем был у Перевозщикова и мы порекомендовали ему спрятать его. Свое удостоверение личности я засунул за зеркало в каюте.
Пассажиры постепенно сходили с парохода и размещались на полянке, окруженной цепью повстанцев. Стал продвигаться к трапу и я.
На берегу, у трапа, стояли два человека. Один из них ощупывал карманы, чтобы не пропустить с оружием, другой, что был в темном костюме, видимо руководитель отряда, бегло проверял документы. Около него уже скопилась группа людей, ожидавших своей очереди.
Зажав в руке вместо документа какую-то бумажку, я подошел к стоящим на проверку в тот момент, когда он читал какой-то документ и за чтением не заметил меня. Я тут же постарался нырнуть в толпу пассажиров с проверенными документами. Это мне удалось.
Но я почувствовал, что рано или поздно у меня потребуют документы, и тогда пропал. Мысль лихорадочно работала: «Надо бежать. Но как? Прорваться через цепь? Немедленно пристрелят или приколют. Пристроиться к штрафникам, как это сделал помполит Фальков? Не выйдет: на рядового бойца я не походил, и шинель у меня хорошо пригнана, да еще и шпоры на ногах. Как я не сообразил снять их в каюте? — ругал я себя. — Но что же делать?» И тут вспомнил анекдотический рассказ, который слышал когда-то на фронте. Русский солдат, убегая ночью из немецкого плена, уже миновал передовые окопы немцев и был между нашими и немецкими линиями окопов, когда немецкий часовой заметил его и окликнул. Солдат не побежал, а присел на корточки и сделал вид, что оправляется. А когда часовой успокоился и перестал за ним наблюдать, он лег и уполз к своим.