В Клин меня мчал «мерседес» представительского класса. (Так, мелочь, разъездная лошадь из конюшни нувориша.) Шофер Игорь оказался молчуном, поклонником радио «Шансон»; я с удовольствием расслабилась на кожаном сиденье и испытывала страстное желание развернуть оглобли с запада на восток, домчаться до родимых пенат и выйти из скрипящего натуральной кожей салона на школьный двор, под окна папиной учительской, при помощи предусмотрительно протянутой руки шофера.
«Вот была бы потеха! Алиса в шестисотом «мерседесе»! Разговоров хватило бы на месяц!»
Общее приятное впечатление от поездки портил огромный траурный венок на заднем сиденье. Он тихо шуршал лентами и пах еловой хвоей и гвоздиками.
Но если не поворачивать голову и не обращать внимания на перешепот, появляющийся после соприкосновения германских шин с российскими колдобинами, поездка давала ощущение роскоши, покоряющей российские просторы. Широкие шины уверенно уминали свежевыпавший снег, просторы безропотно отдавались детищу германского автопрома. (Хорошо не бундесвера. Дорога
Москва – Санкт-Петербург помнила и другие колеса… Точнее, гусеницы…)
Зацепившись мыслью за события 1941 года, я укорила себя в легкомысленном настроении, не приличествующем цели поездки, и постаралась быть серьезной. Даже возвышенной.
– Игорь, мне кажется, мы приедем немного раньше? – Шофер кивнул. – Вы не подвезете меня к одному дому? Это недалеко от дома Жанны Константиновны… Мне надо кое-кого навестить.
Игорь снова кивнул, ни на секунду не оторвав взгляда от дороги. Его голос я услышала лишь однажды. «Здравствуйте, – сказал он, распахивая передо мной дверцу вверенного ему детища. – Игорь».
О дороге и транспортных развязках Клина он тоже меня не спрашивал. (И слава богу!) Соблюдая традицию родственных связей прислуги, Игорь был клинский. Как сообщила Людмила, то ли кум, то ли сват какой-то бывшей соседки Ирины Владимировны. Не знаю, предупредили ли его, что в город он повезет «землячку», но вопросов вроде «А в какой школе ты училась?» и «Знаешь ли Таню Иванову?» он мне не задавал. Слушал шансон и казался придатком к германскому железу.
…За когда-то дерматиновой дверью играло радио. Доносились звуки льющейся воды и бряканье посуды. Подумав секунду – может быть, вернуться к машине и сразу вынести сумку с вещами Алины? – я постучала костяшками пальцев по дверному косяку и тут же услышала шаркающие шаги.
Дверь проскрежетала железом щеколды, распахнулась, и невысокая женщина с одутловатым лицом и собранными в пучок бесцветно-серыми волосами кивком спросила: «Чего тебе?»