– Саша Давыдов – русский соловей, говорите? – вопросительно шевельнул бровью Кочетков. – Как же, как же, припоминаю такого. Только, любезный Викентий Павлович, абсолютной точности ради замечу, что соловей он отнюдь не русский и даже не цыганский. Это ежели по национальности судить. Да будет вам известно, что Давыдов – это только сценическое имя, псевдоним, а на самом деле эта звезда русского романса является армянином, и звать его по рождению Арсен Давидович Карапетян, родом из Вагаршапате.
– Матка боска Ченстоховска! – вспылил Политковский со всей присущей польскому шляхтичу горячностью. – Я бы попросил не порочить славу нашего русского искусства! Ежели человек с таким чувством способен русские романсы петь, к чему к нему в родословную-то заглядывать? Или, по вашему мнению, мне как поляку тоже русские пословицы произносить заказано?
– Прошу меня простить, господа, – неожиданно серьезно заметил Кочетков. – Викентий Павлович, по сути, совершенно прав. Меня же извиняет только то, что все мною сказанное вовсе не от особого отношения к искусству, а от склада ума, который многие люди называют энциклопедическим. Еще раз прошу прощения, Викентий Павлович, что дал повод превратно меня понять…
– Полноте, Викентий Павлович, успокойтесь! – Арсенин примиряюще положил руку на плечо старпома. – Не стоит так волноваться из-за пустяков. Давайте лучше к делам вернемся. Вы говорите, Троцкий себя с хорошей стороны показать успел?
Политковский, подтверждая слова капитана, молча кивнул и перевел дух.
– Однако не ожидал! – удивленно и в то же время с некоторым сомнением качнул головой Арсенин. – Ну, коли так, пусть по-вашему будет и он на берегу отдохнет. Кстати, если не секрет, а где его друг Туташхиа? Что-то я его имени в списке не вижу…
– Никаких секретов, Всеслав Романович, – пожал плечами старпом. – Он в дежурной вахте остался, его черед нынче. Как в следующий раз на бункеровку остановимся, так и он на берег пойдет, в Джибути, к примеру. Будет пальмовое вино с кахетинским сравнивать, а чернокожих красавиц с картлийскими…
– Всеслав Романович, а вам в Нью-Йорке бывать не случалось? – как бы невпопад спросил Кочетков. – Знаете ли вы, что статуя Свободы, которая на островке Бедлоу при входе в гавань красуется, первоначально для Порт-Саида предназначалась? И лишь скудность государственной казны отвратила хедива египетского от этого намеренья? О! Поглядите-ка, – Кочетков указал на приближающийся к «Одиссею» ялик. – Андрей Петрович к нам в гости! Скучает по соплеменникам, обычное дело. Я вас познакомлю, милейший юноша.