— Лжете!
— Оправдаться думаете? Не выйдет! — поддержал другой голос, охрипший от возлияний.
— Пожарные трубы стали вывозить загодя, еще до совета в Филях! — вставил третий, молодой и взволнованный.
— А вы нас при этом убеждали не оставлять Москвы! — раздался вдруг женский истеричный крик. — Хотели детей наших бросить в костер! Убийца, убийца!
Губернатор вскочил и поднял руки, словно пытаясь остановить поднявшуюся бурю. Ему пришлось кричать, чтобы быть услышанным — теперь за столом говорили все разом, перебивая друг друга.
— Вы несправедливы, господа, вы сами знаете, что лжете!
Он дрожал всем телом от волнения. И без того круглые глаза еще более округлились, а непослушная шевелюра, которую некогда приходилось скрывать под париком, встала дыбом, как шерсть на загривке у затравленного волка.
— Я сжег Москву, потому что не мог видеть француза на родной земле! Я писал афиши, дабы избежать паники, потому что паника хуже предателя! Я ни о чем не жалею, потому что действовал ради спасения Отчизны! А вы, господа, как крысы, попрятались в своих имениях и сидели там, притулясь к печи, да шептали в страхе: «Авось пронесет!» А между тем крестьянин ваш брал в руки вилы и храбро шел на врага, не щадя живота своего. — Губернатор набрал в легкие воздуха, набычился и закричал так, что загасил две свечи в стоявшем неподалеку от него канделябре: — И вы, трусливые крысы, кои по духу ниже собственных мужиков, смеете меня обвинять?!
Наступила тишина, от которой графу сделалось жутко. Он только что неслыханно оскорбил московское дворянство. Вместо того чтобы покаяться в содеянном, Ростопчин посмел обозвать гостей крысами и сравнить их с мужиками! Ему грозило остаться вечным изгоем в этом городе. Даже дураки и дуры примолкли и забились в угол. Екатерина Петровна крепко сжала под столом руку мужа, давая понять, что она до конца будет с ним. Софи сидела с презрительной усмешкой, неизвестно к кому относящейся. Илья Романович, зачинщик всего безобразия, спокойно попивал пунш, с одной стороны, как бы не отказываясь от произнесенного, но никем не поддержанного тоста, а с другой — безучастно наблюдая за развязкой. Многие из гостей в крайнем возбуждении вскочили со своих мест, но еще не решили, что делать дальше — покинуть дом Белозерского или попросту начистить рыло губернатору.
И в этот критический момент произошло нечто непредсказуемое. Перед гостями явилась юная девушка в траурном платье, которую впоследствии в обществе называли не иначе как «тень Елены Мещерской». Девушка действительно напоминала дочь бывшего владельца дома, но лишь отдаленно. Те, кто бывал прежде у Мещерских, не могли не сравнить ее мертвенную бледность и худобу с румянцем и детской пухлостью прежней Елены. Огромные глаза девушки горели недобрым лихорадочным огнем, который нельзя было и вообразить в нежном и веселом взоре общей любимицы Элен. «Тень Елены Мещерской» явилась из-за спин князя и губернатора, поэтому ни тот, ни другой поначалу не поняли, что происходит в зале, что явилось причиной новой волны гула и остолбенения некоторых дворян.