Похоже, шеф надеялся, что если он будет поминутно махать рукой над лысиной, то у людей и впрямь возникнет иллюзия, будто на этой голове произрастает что-то еще, кроме нескольких тощих волосинок.
— Нет, правда, очень симпатичное платьице, — продолжил Джарвис, «зачесывая» пятерней несуществующие волосы.
— Спасибо, — повторила я и снова оглядела комнату. Барби и Шарлотта по-прежнему не сводили с меня глаз. Да что происходит? Джарвис решил подсластить пилюлю, прежде чем объявить, что отныне по вторникам и пятницам я буду не только играть роль его секретарши, но и мыть его машину?
Заискивающая улыбка лысого коротышки стала еще шире. И она меня не радовала.
— Между прочим, — сообщил Джарвис, — звонил Даниэль. Я сказал, что ты еще не пришла.
Так вот в чем дело! Мой словоохотливый сынок позвонил в офис, выяснил, что меня нет, и, чтобы как-то оправдать усилия, потраченные на телефонный звонок, поведал всему агентству о нежданном счастье, свалившемся на меня. Да уж, моему счастью просто не было предела.
Я прошла к своему рабочему месту, сунула сумку на полку под столом и перевела дух. Не помочь ли полиции засадить меня, совершив еще одно преступление? Например, убив Даниэля.
Впрочем, недержание речи у моего старшего сына не было для меня сюрпризом. Пятнадцать лет назад, когда Даниэлю было семь, он объявил громко и отчетливо на традиционном обеде у моих родителей в День благодарения:
— Мама и папа больше не спят в одной спальне.
Очаровательное дитя.
На том обеде я всерьез раздумывала, не придушить ли старшенького, но впоследствии оказалось, что болтливость Даниэля принесла больше пользы, чем вреда. По крайней мере, никто в моей семье не удивился, когда несколько месяцев спустя я подала на развод. Но если уж распространяешь слухи, то надо идти до конца, чего Даниэль по детскому недомыслию не сделал. А следовало бы столь же громко и доходчиво сообщить потрясенной родне, сколько разномастных подружек названивало Эду за те восемь лет, что мы были женаты. Тогда, вероятно, моя мать не стала бы тратить время, уговаривая меня вернуться к мужу.
А теперь душка Даниэль опять принялся за старое. Однако на этот раз он осветил последние новости куда более детально, чем когда-то наши с Эдом семейные проблемы. Всем в агентстве — от Джарвиса Андорфера до Барби Ландерган — ситуация была известна в мельчайших подробностях. Вплоть до точной суммы, до последнего цента, оставленного мне Эфраимом Кроссом.
Когда я, ответив Джарвису не менее сладкой улыбкой, села за стол, ко мне тут же рванула Барби.
— Сто семь тысяч пятьсот шестьдесят долларов! — Почтительный восторг, с которым Барби произнесла эту цифру, я последний раз слышала в передаче, посвященной аукциону «Сотбис». — О-о, Скайлер, — продолжала моя коллега, — неужели ты не рада?