Стрегон подавил тяжелый вздох и бесстрашно заглянул в глаза Хозяина Проклятого Леса - пронзительные, отчаянные, полные боли и едва заметной, полубезумной надежды. Он мог бы, наверное, не отвечать и не давать ему подсказок, мог бы злорадно смолчать и мстительно помечтать о том, сколько оплеух отвесит ему Белка за мимолетное ощущение измены. Он многое мог бы сделать... но не стал. Потому что глаза Таррэна не умели лгать. И потому, что такой боли, какая светилась там сейчас, он не пожелал бы испытать никому на свете.
- Думаю, она ждет тебя, - тихо сказал наемник, незаметно сжимая пальцы в кулак. - Ждет где-нибудь недалеко от своих кошек. Так, чтобы быть готовой к тому, что ты все-таки справишься. И там, где ее сумеют остановить перевертыши - в том случае, если ты вдруг опоздаешь.
Таррэн на мгновение замер, осмысливая услышанное, а потом живо вскинул голову.
- ТРАШ!
Стрегон слабо улыбнулся, полагая, что не ошибся, перехватил неистово загоревшийся взгляд, полный безмерной благодарности, и снова кивнул, но эльф уже не увидел: вдруг полыхнул живым факелом, пыхнул бешеным жаром и, едва не спалив Золотым остатки леса, бесследно исчез.
Над Золотым Лесом медленно занимался рассвет, заботливо подсвечивая верхушки прекрасных остролистов и тихонько лаская белоснежные листья на вершинах родовых ясеней Л'аэртэ. Их было много в этом лесу. Настолько, насколько у Владык хватало терпения поддерживать в них жизнь. Эти древесные гиганты кроны не знали ненужной суеты. Их жизнь всегда текла размеренно и неторопливо. Даже когда игривый ветер беззастенчиво срывал с них золотисто-снежный покров, они оставались спокойны и полны скрытого достоинства.
Однако этим утром могучие остролисты были непривычно тихи и смиренны. На них не было видно ни единого движения: ни ветка не прогнется под весом крупной птицы, ни ветер не коснется невесомых крон, ни звериный рык не потревожит их чуткое молчание. Деревья слушали. И весь Лес слушал вмести с ними, стараясь ничем не выдать своего волнения и страшась звучанию тихой, печальной и очень ко времени проснувшейся мелодии эльфийской флейты.
Белка сидела на мраморном бортике фонтана и, прикрыв глаза, перебирала тонкими пальчиками недлинную трубочку, выточенную из поющей эльфийской ивы. Одну ногу Гончая поджала под себя, как всегда привыкла, вторую опустила на землю, едва касаясь травы кончиками пальцев. Сапог на ней больше не было - сгорели, когда вокруг бушевал свирепый Огонь. Как не было ни любимой куртки, ни рубахи... ничего, кроме матово поблескивающего доспеха и сильно обгоревших, но вполне еще справных ножен, неподвижно лежащих у нее на коленях.