Не успел Алексей перевести дух, как оконное стекло справа от него разлетелось на части и снова завизжали пули. Это был шофер. Он стрелял через окно со стороны улицы. Алексей ощутил жгучую боль в щеке. Еще две пули пронеслись у него над головой. Алексей откатился, свалил стол, закрылся им и выстрелил в ответ. Пуля угодила шоферу в переносицу, и он исчез из темного проема окна.
– Сука, – выдохнул Алексей, дотронувшись до лица. На пальцах осталась кровь. – Все же попортили морду, вражины!
Затем он натолкнулся на взгляд девочки. Та сидела на полу и не знала, что ей делать. Ее губы дрожали, а глаза блестели так, словно она собиралась разреветься. Рядом скулил мальчик, пытаясь выбраться из-под мертвого деда.
Времени терять было нельзя. Перестрелка, должно быть, всполошила весь район, и, не ровен час, мотопатрули пожалуют в гости. Алексей, позабыв о своей ране, вскочил на ноги, помог мальчику, грубо поставил на ноги девочку и спросил: – Эй, как тебя зовут? Слышишь меня?!
Девочка в ответ только судорожно вздохнула да скривила губы. Алексей влепил ей пощечину и, удерживая, рявкнул:
– Эй, если хочешь жить, соберись! Как зовут?
– Саша, – с обидой пропищала девочка, зажимая покрасневшую от удара щеку.
– Родственники есть? – быстро спросил Алексей, поняв, что ребенок более-менее пришел в себя.
– Есть, – пробормотала она и глянула на чекиста исподлобья, – мама с папой.
– Отлично, – обрадовался Алексей, – бери брата и бегите к родителям. Только очень быстро бегите. И пока не говорите никому, что тут случилось, иначе и вас обоих, и родителей убьют. Саша, ты все поняла?
Девочка торопливо закивала. Алексей подтолкнул к ней плачущего брата:
– Бегите!
* * *
Павел Игнатьевич Красин, председатель окрисполкома, сидел, схватившись за голову, и читал срочное донесение, пришедшее с железнодорожной станции Меднинска. Однако не человеческие жертвы его так взволновали, не потеря целого железнодорожного состава и разрушение дороги, не пропавшие деньги Госбанка, а то, что бандиты похитили продукты, шедшие для нужд партийного аппарата края. Павел Игнатьевич любил хорошо поесть, а теперь выходило, что придется две недели жить чуть ли не на подножном корму. Не будет тебе ни сыров, ни осетрины, ни икры, ни фруктов. Павел Игнатьевич уже представлял, как взбеленится жена. В сердцах ударив по столу кулаком, он гневно воскликнул сочным басом:
– Надо с ними немедленно кончать! В край обнаглели! Это ж надо – поезда под откос уже пускают!
– Конечно, переловить и всех к стенке, – поддакнул сидевший на стуле для посетителей окрвоенком Дудницкий и полез в карман за портсигаром. Мебель жалобно скрипела под его весом при каждом движении. Тучный, лысоватый, с маленькими свинячьими глазками и рябым лицом, окрвоенком походил на огромную жабу, наряженную кем-то в гимнастерку, фуражку, галифе и начищенные до блеска сапоги.