Нет на земле ничего до конца хорошего, как нет ничего и до конца плохого. Вот хорошо, что греки не знают, что на ладье сам князь Киевский. Знали бы — с арканом на него не пошли. Глядят на него, думают, верно: корабельщик, человек князя. Стянем его. Раскалим огонь. Да попытаем, что думает князь Руси? Большое ли у него войско?
Что ж хорошего-то быть с арканом на шее?
— Опасно, князь! — голосом, в котором от напряжения звон, как в рвущейся струне на гуслях, повторил Ростислав. — Уходим!
Попробовать уйти можно. Двенадцать гребцов на ладье руссов. Пригнулись к веслам, руки наготове. Рванут — вылетят на середину гавани. Только их и видели херсонеситы.
Но Владимир медлил. Не спешил уходить.
Тогда Ростислав встал перед ним, закрыл собой князя.
Мальчишка ростом князю до бороды. Узок в стане, в силу не вошел.
Плотвичка, прикрывшая осетра.
Щенок, прячущий матерого волка.
Голова князя над головой «защитника». Плечи всем ромейским стрелам открыты. Но поберегись, поберегись, арканщик. Вгрызется щенок в шею — только мертвым ты его сдерешь с себя. Вместе с куском шеи…
Пробрался по дну, меж двух рядов гребцов, к корме Добрыня, дядя Владимира, брат матери. И вслед Беляй и Ратибор. Встали рядом.
На что смотрите, ромеи? Что вас встревожило? Ладья как ладья. Двадцать метров в длину, три в ширину. Не великокняжеская, с изгибом высокой птичьей шеи носа, с головой неведомого, невиданного живьем грифона, с раскраской и коврами. Обычная ладья без затей, прочной работы. В такой воевода и на охоту в низовья реки сходит, и товар перевезет, и людей на полевые работы переправит.
Ужели боитесь, ромеи?
Боитесь.
Знаете, вера у вас одна, да самим вам веры нет.
Думали: у руссов князь — лопух. Задарим его золотом. Золотой ковш в утешение пошлем. Золотое блюдо. Золотую утварь…
Золото сам возьму! В твоем доме, стратиг, возьму. Победитель побежденного не спрашивает, что брать.
— Князь! — с быстрым поворотом головы прошептал Ростислав. — Тебя из всех выделили.
Мальчишка! Старается глядеть воином, а у самого вот-вот слеза в глазах закипит: ну что же ты не слушаешь меня, князь!
Выделили из всех. Пошто выделили-то? Ну стоит корабельщик на корме. Взял в руки потесь, весло кормовое. Сорок человек на корме, он один из сорока. Вон Добрыня, не гребец — дуб столетний. Тяжел, плотен. Появился Добрыня — всех не увидишь, а его увидишь. И воеводы ярки, заметны. Плащи, красный и зеленый, в глаза бросаются. У кормы руссов уже не два, а три моноксила качаются на волне. Глаза стражников вклеились в него одного, во Владимира.
Херсонеситы смотрели. На корме человек в посконной длинной рубахе. Ростом выше среднего. Сложен славно. Возрастом — лет тридцать пять. Волосы русые. Глаза веселые, смелые, жесткие. Под усами усмешка. Если ты простой корабельщик с веслом потесью, то отчего рядом с тобой этот богатырь, что дуб дубом? Отчего воеводы в дорогих платьях с тобой рядом? Не ты их приказа ждешь, они твоего приказа ждут.