— Да около часу дня. Прямо удивление. И как это они выдерживают? Да я бы, кажись, на месте там и помер от разрыва сердца. Ты, небось, умеешь так?
Виктор опустил в тарелку усмешливый взгляд.
— Нет, папа, я еще до этого не достиг. А делал фигуры нынче один мой приятель. Мне говорили об этом.
Прохор Матвеевич разочарованно покачал головой.
— Жаль, жаль, что ты так не умеешь. Просто загляденье одно.
— Это делается не для загляденья, отец, — серьезно поправил Виктор. — Фигуры высшего пилотажа нужны летчику, чтобы ловчее вести воздушный бой. Чтобы самому увернуться от врага и сесть ему на загривок.
— Да и смотреть любопытно, не скажи. Дух захватывает, когда такие крендели в воздухе расписывают, — с удовольствием отметил Прохор Матвеевич.
— И что тут любопытного? — вмешалась в разговор Александра Михайловна, разливавшая суп. — Один страх и только… Мыслимое ли дело на такой высотище летать. Смотреть вниз — и то жутко, а они что делают! И хорошо, Витя, — что ты еще этого не достиг. И не надо, сынок, бог с ним. Летай спокойно да пониже.
Прохор Матвеевич бросил на жену сожалеющий взгляд. Виктор ласково засмеялся.
— Мамочка, да ведь чем ниже летать, тем опаснее…
И все за столом засмеялись, но Александра Михайловна, недоуменно и обиженно хмурясь, качала головой.
— Как бы не так. Говорите мне…
— Хотела бы я посмотреть на этого твоего приятеля. — сказала Таня, заинтересованная рассказом отца.
— Ты его увидишь… завтра… — усмехнулся Виктор.
— Он придет сюда? — удивилась Таня.
— Да… если хочешь, — сдерживая смех, ответил Виктор.
Он вспомнил, что условился быть у Вали в шесть часов и, торопливо одевшись, взволнованный мыслью об очень важном разговоре с ней, вышел на улицу. Отношения его с Валей становились все более странными и неопределенными: она словно дразнила его — была с ним то ласковой, то натянуто-холодной и капризной. Сегодня он решил «раскрыть все скобки», чтобы уехать в армию с надеждой или разочарованием.
Вечер, морозный и ясный, с медленно гаснущим, вишнево-дымчатым на западе небом, обнимал город. В неподвижном воздухе все еще была разлита та особенная зимняя свежесть, которую Виктор чувствовал в полете над городом.
В раздумье он не заметил, как подошел к дому Якутовых, позвонил.
Ему открыла Валя.
— Извини, я, кажется, рано, — сказал Виктор.
— Заходи. Папа еще не приехал из клиники. Мама у знакомых, — беспокойно щуря глаза, сказала Валя.
Они вошли в залитую мягким светом комнату Вали с ковром во всю, стену, широкой массивной кроватью в углу и черным угрюмым шкафом, сквозь толстые стекла которого поблескивали золотые тиснения книг.