— Вы к нам по указу 8–08–с? — продолжал тем временем начальник бюро.
— Простите? — непонимающе переспросил Красновский.
— По указу от восьмого августа, — пояснил Лейфман.
— Да, да, именно по нему, — оживился Петр Данилович, — я полностью осознал свою вину и надеюсь на высочайшее прощение…
— Что делается, времена-то какие-с, — печально вздохнул собеседник. — Эка вы попали, как кур в ощип. Что же вы так неосторожно-то… Ваш следователь кто? Кротов?
— Да. Он, — кивнул бывший арестант.
Яков Вениаминович поморщился, как от зубной боли.
— Не самый приятный в общении-с человек, — заметил он, — но деятельный, далеко пойдет. Все бы им заговоры раскрывать, а дела-с в совершеннейшем беспорядке, — Лейфман уныло посмотрел на старенькое, потемневшее от времени бюро слева. — Кручусь как белка в колесе, представляете, совсем не сплю с тех пор, как меня из департамента-с сюда выдернули.
Красновский сочувственно закивал. После общения со следователями эта суетливая болтовня заставила его несколько расслабиться. Он даже почувствовал себя словно как в добрые старые времена, в родном Херсоне, на приеме у какого-нибудь чинуши среднего ранга.
— Трудимся буквально на износ, — тараторил тем временем старый еврей, начав копаться в ящиках стола. — Кто на что способен-с, конечно. Кротов вон привел главу заговора в такой непрезентабельный вид — на суде-с не покажешь. Рвет и мечет, нового ищет.
Эти слова резко вернули Петра Даниловича на землю. В животе внезапно потяжелело от дурного предчувствия, а по спине побежали мурашки.
— Увы, батюшка, специфика работы-с. Дело-то новое, так и мечтают карьеру сделать, хоть бы друг на дружке. Так-с, что тут у нас?
Из ящиков стола один за другим появились исписанные листы бумаги.
— Ознакомьтесь, батюшка, — протянул их начальник финансового бюро Красновскому, — …это счет ваш в Государственном банке-с… это в Петербургском коммерческом… это в Английском-с… Досадно все состояние терять, но вам бы голову сохранить теперь… А вот здесь вам нужно роспись свою-с поставить, что, мол, верно все, отдаю все нажитое царю-батюшке…
При взгляде на лежащие перед ним бумаги Петр Даниловича охватил озноб. Это были отнюдь не те бумаги, которые он писал ранее. Но не это было самое страшно — там было ВСЕ! АБСОЛЮТНО ВСЕ! Даже то, что он и сам бы не вспомнил даже под страхом смертной казни.
— Но позвольте, я же у господина штабс-капитана уже писал… — жалко пролепетал помещик.
— Ну так, для нас же главное что — ваше искреннее раскаянье-с и готовность искупить, так сказать, — залопотал Яков Вениаминович, в глазах которого появились хитрые искорки, как у лисы, смотрящей на жирную курицу, — мы понимаем, что условия здешние-с… так сказать, не способствуют. Могли забыть-с что-нибудь, не от злого умысла, боже упаси! Нет, от усталости, воздух тут, да… не Ливадия-с. Так что мы сами за вас все бумаги составляем, а вы только роспись, значит, ставите…