Я имел случай получить довольно обширный опыт в расчистке древних мусорных куч и умею определять их возраст. Но по мощности слоя абсолютной грязи и пережившей столетия вони я всегда буду отдавать первенство «помойкам» тибетских воинов. Воспоминания об ароматах крепости Миран и год спустя оставались достаточно свежи, чтобы я мог верно определять хронологическую принадлежность других подобных мест[60].
Эта квадратная крепость была построена тибетцами около 760 г. для контроля над тремя стратегически важными торговыми маршрутами. Это Южный Шелковый путь из Дуньхуана в Хотан и Кашгар, прямой путь в Лхасу через горы Чаман-Таг, а также еще один маршрут в Лхасу — через пустыню Цайдам. Благодаря Мирану и другим крепостям в Таримском бассейне, в округе Турфана и в районе нынешней провинции Гань-су Тибет имел возможность мешать торговым связям Китая с Согдианой, лишая таким образом Срединное царство важного источника дохода. В то время Тибет, чья территория была в два раза больше сегодняшней, почти два столетия вел войны с Китаем[61]. Несмотря на небольшое население, Тибет мог выводить в поле значительные армии благодаря всеобщей воинской повинности. В первые ряды тибетцы выставляли кавалерию из нетибетских отрядов, в качестве пушечного мяса, а за ней следовали тибетские конные лучники. Ядро войска составляла тяжело вооруженная пехота. Солдаты носили длинные кольчужные куртки и железные шлемы, а вооружены были длинными пиками и мечами, а также луками и стрелами. За строем войск шла или стояла артиллерия, состоявшая из десятков катапульт. Хотя мы провели в Миране всего один день, нам удалось найти в крепости несколько отличных железных кольчужных колец.
Так же как это было в истории Эндеры, до тибетской оккупации на этом месте существовало первое, относящееся к III–V векам поселение. К западу от крепости Стейн обнаружил фрагменты буддистской настенной росписи второй половины III века. В них удивительно заметно влияние североиндийской и восточно-средиземноморской школ живописи. Стейн вспоминал, как в ходе раскопок
«цоколь с тонко прорисованными крылатыми ангелами начал проявляться на стене. Я был совершенно ошеломлен. Как мог я ожидать, что на безлюдных берегах озера Лобнор, в самом сердце Внутренней Азии, увижу столь классические образы херувимов! И что эти грациозные головки, вызывающие в памяти излюбленные сцены христианской иконописи, делают здесь, на стенах здания, которое определенно было буддистской святыней?»[62].
Не менее удивительным открытием была подпись художника: «Эта фреска (работы) Тита» (родительный падеж имени Титус)