Действия обоих пузырьков хватило на время пути к месту, о котором сообщили пленники, захваченные в доме под красной черепичной крышей.
Небольшая усадьба, расположенная в окрестностях столицы, принадлежавшая кому-то их мелких дворянчиков, и с первого взгляда становилось понятно, что она приходит в полнейшее запустение. Дом, когда-то красивый, балюстрада мраморных колонн, поддерживающих крышу перед центральным входом, чем-то напоминавшая древнегреческий портик. К входу ведет аллея, которой давным-давно не касалась рука садовника. Перед фасадом небольшой фонтан, ныне сухой.
В доме жили, это становилось понятным по многим мелочам, но было совершенно очевидно, хозяева поместья переживают далеко не самые лучшие времена. Если они вообще имеются. Даже немного странно, чуть ли не окрестности Дрондера, места самые живописные, и могло случиться такое.
Когда мы прибыли, все уже было закончено.
Яну я увидел издалека, еще из окна кареты. Она сидела на руках у Анри, выходившего из дома. Коллайн старательно прижимал ее голову к своей к груди, и я уж было забеспокоился, что с ней что-то не так, как вдруг понял: он просто не желает, чтобы Яна увидела то, что ей не следовало бы видеть.
Карета подъехала к самым ступеням, ведущим к входу в дом, и ее дверцу я открыл еще на ходу, не желая терять ни мгновения. Выскочить из нее мне удалось довольно браво, но дальше чуть не случилась проблема. Пятка костыля скользнула на еще мокрой после совсем недавно закончившегося дождя каменной плите, а раненная нога сама согнулась в колене, не желая принимать на себя вес тела.
И я бы непременно упал, упал на глазах у всех и своей собственной дочери, если бы не Амин, каким-то самым невероятным образом успевший подхватить меня у самой земли.
Было больно, от боли потемнело в глазах, но что боль, если вот оно рядом, мое маленькое сокровище, целое и невредимое, и даже не выглядевшее испуганной или заплаканной. Вернее, испуганной она стала после того, как я чуть не сверзился с костылей на землю у не на виду. Потом подо мной оказалось большое кресло, целый диван, такой же запущенный на вид, как и все окружающее, с торчавшим из-под разорванной обивки конским волосом, и я сидел на нем, крепко прижимая к себе свою дочь.
— Тебе было больно, страшно, холодно? Ты плакала?
Яна поцеловала меня в щеку:
— Нет, нет, папочка. Сначала даже интересно, как играть в новую игру. Только потом мне все надоело, но никто не хотел отвезти меня назад. Но я не плакала! Ну разве только вот столечко.
И она показала самый кончик мизинца, приложив к нему большой пальчик.