— Я думал, что провожаю тебя домой.
— Дедушка, сейчас только половина десятого. Ты устал — или в детском садике уже наступил тихий час?
— Теперь нам разрешают задерживаться до одиннадцати. И нет, я не устал.
Майк подошел к Сэм вплотную и на мгновение встретился с ней взглядом. Прежние чувства, которые он когда-то испытывал к ней, оказывается, никуда не делись — потрепанные, покрытые синяками и ссадинами, может быть, немножко другие по прошествии стольких лет, они, тем не менее, никуда не исчезли. И Сэм знала об этом. Он понял это по выражению ее глаз.
Она спросила:
— Хочешь пойти домой?
— В общем-то, нет. А ты?
— В общем-то, тоже.
— Есть идеи? Только, пожалуйста, без танцев.
— Я вдруг подумала о канноли.
— Давненько я не едал канноли.
— Можешь считать, что тебе повезло. Я знаю одно чудесное местечко в Норт-Энде. Идем?
— Идем.
Сэм взяла его под руку, и они пошли по Чарльз-стрит.
Нью-Йорк показался ему Бостоном-переростком, вымахавшим благодаря стероидам: выше и шире, злее и опаснее, готовым сожрать вас с потрохами, если вы чересчур беззаботны, неуклюжи или просто глупы. Правило номер один поведения в городе гласит: ни в коем случае не дайте заподозрить в себе туриста. Это означает — не выделяйтесь из толпы и смотрите, черт возьми, куда идете. Но вон тот деревенский лапоть на другой стороне улицы (судя по его виду, попавший сюда прямиком с кукурузного поля где-нибудь в Айове) пытался одновременно смотреть на уличные указатели и определить свое местонахождение по карте, которую раскрыл перед самым носом, словно газету. Пациент, явно сбежавший из психбольницы, стоял на углу и держал большой белый плакат с надписью «ПРИШЛО ВРЕМЯ ПОКАЯТЬСЯ, ЗАСРАНЦЫ!».
Вот за это он и любил большие города вроде Нью-Йорка — за то, что в них всегда хватало бесплатных развлечений.
Стоял чудесный весенний день — сезон «Танкерея», как выражался Бам-Бам, — и полуденное солнце ласково пригревало ему лицо, напоминая о беззаботных деньках, проведенных на лодке Бама в компании с еще несколькими парнями и девчонками. Майк сидел за выставленным на тротуар столиком ресторана, глядя, как мистер Айова сломя голову ринулся вперед и налетел на Маджиллу-Гориллу, рядом с которой даже Билл показался бы карликом, когда увидел Джесс. Она шла к нему с улыбкой на губах, неосознанной и добродушной, которая появляется просто от ощущения теплого, солнечного дня — или от осознания собственной невидимости, — в городе, в котором у людей не хватает времени остановиться и оглядеться по сторонам.
— Глазам своим не верю! Это и впрямь ты. Здесь, в Нью-Йорке.