Я успел подумать, что Нику мне теперь не удастся спасти. И приготовился к молниеносному бешеному рывку удавки, к тому, к чему нельзя приготовиться, как ты ни старайся…
Прошло несколько мгновений, каждое из которых я успел причислить к последнему в моей жизни.
В какой-то момент я понял, что ничего теперь не давит мне на шею, что я могу дышать свободно. Один из этой троицы открыл ключиком браслеты – сначала на правой моей руке, затем освободил и левую.
«Черномасочник», спрятав удавку в карман куртки, распорядился:
– Все, уходим!
Посмотрев на меня, – а у меня все еще не было сил встать из этого проклятого кресла – он сказал:
– Конверт на столе! У тебя будет время отдохнуть и прийти в себя! Такси будет ожидать тебя у подъезда ровно в половине второго ночи. До этого времени из квартиры не выходить!.. К окнам не подходить! Сиди до указанного времени тихо, как мышь в норе…
Я поднялся на ноги, осмотрелся (но конверта пока не трогал), потом направился в ванную. Ополоснул пылающее лицо. Посмотрел в зеркало, нет ли на коже рубцов или иных следов от удавки…
Удивительно, но ничего, кроме пятен, которые уже почти не видны, кроме небольших покраснений, я не обнаружил. А ведь казалось, что придушивал верзила меня не понарошку, не по-детски.
Мастер, однако, ловко умеет орудовать этим инструментом.
Вытерев лицо полотенцем, я подошел к столу.
Обычный конверт, такой же, как тот, который мне передали через некоего Денниса в бангкокском ресторане неподалеку от Вашингтон-сквер и американского посольства. Без марки и надписей. Внутри конверта оказался билет. Но не на самолет, как я предполагал, а на поезд.
На скорый пассажирский Хмельницкий – Киев – Москва, отправляющийся с Центрального железнодорожного вокзала в два тридцать ночи.
20 апреля, Москва
Руководство сводной временной оперативной группой (СВОГ), перед которой была поставлена задача выехать в один адрес на Большой Дорогомиловской с тем, чтобы задержать проживающего в съемной квартире гражданина и доставить его в «добровольно-принудительном порядке» на Лубянку для последующего разговора, осуществляли двое старших офицеров госбезопасности, служащие в двух разных департаментах ФСБ. А именно, в Службе по защите конституционного строя и борьбе с терроризмом (СЗКСиБТ) и в Управлении специальных мероприятий Департамента контрразведывательных операций.
Этим вторым офицером был не кто иной, как полковник Игнатьев Николай Федорович. Двоюродный брат того полицейского подполковника, благодаря своевременным инициативным действиям которого на Лубянке стало известно о неких материалах, неких записях, представляющих даже в первом приближенном рассмотрении исключительный интерес для ведомства, призванного бороться с политическим экстремизмом, терроризмом и прочими проявлениями враждебной деятельности, несущими в себе угрозу национальной безопасности Российской Федерации.