И с неба закапал дождь. Сначала крупные капли застучали барабанщиками по земле, зашелестели по траве. А потом сменили их струи ливня, и весь город окунулся в ночной дождь, всё заблестело: и земля, и трава, и памятник. И снова стала намокать гимнастерка Игоря, и по лицу его полилась вода. И вода эта будто передала какой-то сигнал притаившейся в нем, едва ли способной на большее, чем притаиться, жизни. Или это ливневые струи в полураскрытый рот Игоря попали, но что-то в нем свершилось, что-то сдвинулось в теле, какой-то механизм соскочил со стопора и стал напирать своей слабой пока силой на другие механизмы, что приводят тело в движение, внутреннее и внешнее. Снова дрогнули его веки. Дрогнули и поднялись. А во рту дождевая вода обрела вдруг сладкий, желанный вкус. И почувствовал Игорь возможное спасение, не понял, а именно почувствовал, будто зверь он, а не человек. Тело его дернулось, неуклюже и неслаженно. Дернулось и оказалось на боку. И взгляд его, слабый, прищуренный, заметил, как земля под его головой превращается в дождевую лужицу. И края этой лужицы расходятся в стороны, а значит, становится она больше.
Игорь наклонил свои губы что было сил к земле, к луже. И ощутил на губах воду. Сладкую, холодную. Глотнул и еще больше приник губами к воде. Язык высунул, чтобы, как собака, еще больше забросить в себя этой живительной влаги. Язык, правда, был толще и неповоротливее собачьего. Уперся он языком в землю, в дно лужи. Уперся и провел им по земле, ощущая ее твердость и шероховатость.
– Вода, – смог он вдруг произнести слово, тихое, дрожащее на губах.
И снова прильнул к ней, к луже.
Жизнь, ранее притаившаяся где-то в глубине его тела, стала смелее, выглянула из своего закутка, прошлась по костям и венам, удивляясь, что тело стало оживать и теплеть.
А ливень бил по Очакову со всей силы. И уже не было в городе ночной тишины. Отовсюду лились с шумом потоки воды, останавливались там, где не было очевидного русла, набирали силы и прорывались дальше, вниз.
Игорь, передохнув немного, еще несколько раз пил дождевую воду. И в какой-то момент он «услышал» свои пальцы, пошевелил ими, оперся ладонями о землю под лужей и приподнялся. В животе по-прежнему горело, но горело каким-то тупым, более слабым огнем.
– Жив? – прошептал он, удивляясь и оглядываясь по сторонам. – Я жив…
Ему удалось подняться на ноги.
– А сумка? – спросил он сам себя, озираясь вокруг. – Сумка с деньгами где?
Пощупал карманы галифе. В одном лежала пачка рублей. Второй был пуст.
Тут память вернула Игорю похищенный ядом Фимы Чагина прошлый вечер и эту ночь.