Убереги себя, дорогой мой, от этого гнуснейшего порока и живи долго-предолго!
…Как следует из приведенных выше фамилий, мои одноклассники и соседи принадлежали к многим национальностям. Были у нас (чтоб избежать кривотолков, вынужден привести их в алфавитном порядке) и армяне, и греки, и евреи, и караимы, и крымчаки, и русские, и татары, и турки, и украинцы, и цыгане, и еще бог знает кто, включая многочисленных "гибридов". Ни для нас, ни для учителей, ни для родителей "национальный признак" не имел ни малейшего значения. И до сих пор любое проявление национализма я считаю всплеском каких-то психопатозных средневековых или даже пещерных сил, отбрасывающих людей на много веков назад.
В тридцатые годы в Крыму, несмотря на голодуху, репрессии и прочие беды, Интеллигентность и Культура были, оказывается, все еще, даже при советской власти, на большой высоте — во всяком случае по сравнению с той нравственной и духовной убогостью, к которой моя родная страна пришла спустя несколько десятилетий, в так называемый посттоталитарный период.
В Симферополе в тридцатые годы боготворили детей, уважительно называя их "деточка", к женщинам обращались не иначе как "мадам", все дышало неподдельной культурой, чистотой и красотой, но об этом — в последующих письмах. А завтра, наверное, напишу тебе о своих (а стало быть твоих) кровных предках. Почему — завтра? На часах уже пять утра, сквозь штору пробивается синий осенний рассвет… Как хотелось бы, чтоб именно в эти минуты тебе снился радостный, хороший сон.
Твой дедушка.
Письмо седьмое:
ТВОЙ ПРАПРАДЕД
"Американская" бабушка, о которой я тебе недавно писал, была бабушкой двоюродной — то есть материной теткой. Что же касается прямых предков по матери, то они, хотя еще задолго до меня сошли в могилу, причиняли тем не менее много тревог и забот. Дело в том, что они были дворяне, ну а как к этому привилегированному сословию относились большевики, теперь известно всем (хотя их же вождь В. И. Ленин тоже был "чистокровным" дворянином).
Все, связанное с дворянским, "царским", тщательно уничтожалось, иначе, чуть чего — к стенке и в расход. И во многих семьях, в том числе и нашей, на фотографиях выскабливались до дыр изображения погон, аксельбантов, медалей, Георгиевских крестов и других регалий и символов.
Но уничтожить все, намекающее на дворянство в нашем огромном, набитом всякой всячиной доме, было невозможно; с некоторыми предметами мать просто не могла расстаться. Так или иначе, я знал, что мой дед — Виктор Викторович Терский — был потомственным дворянином, притом весьма богатым. Об этом говорили хотя бы три фотоальбома, но никаких не родственников, а его… собак и лошадей: добротно выполненные фотопортреты каждого животного с подробной подписью — кличка, возраст, дата и разные там комментарии. Фотопортреты лошадей и собак были и парными, и тройными, и групповыми — своры поджарых тонконогих борзых, грубоватых гончих у псарни или в поле; фигуры собачьей прислуги — псарей, доезжачих и прочих — были второстепенными, стаффажными. То же и с лошадьми: либо под седлом, с седоками и без, либо взятая конюхом под уздцы, либо "без ничего" — во всем своем лошадином великолепии.